Серго Орджоникидзе. Командарм советской промышленности - Илья Сергеевич Ратьковский

его покушение на жизнь, и тут И. сказал: „Как это Надя, так осуждавшая Яшу за этот его поступок, могла сама застрелиться. Очень она плохо сделала, она искалечила меня“»[1203]. На наш взгляд, Н. Аллилуева заняла схожую с мужем позицию по отношению к попытке самоубийства пасынка. Однако впоследствии, 9 ноября 1932 года, сама застрелилась, что стало для Сталина двойным предательством. При этом Орджоникидзе был среди тех, кто по-человечески поддержал Сталина после смерти жены. После самоубийства Надежды Аллилуевой именно Орджоникидзе и Киров провели ночь в доме Сталина. Поэтому Серго знал его отношение к самоубийствам и самоубийцам.

Важным моментом были обстоятельства попытки самоубийства в 1935 году друга Серго В. В. Ломинадзе, который после этого долго и мучительно страдал от тяжелого ранения на глазах жены и детей, а затем умер на операционном столе. Представляется маловероятным, что Орджоникидзе предпринял бы попытку самоубийства, зная ее возможные последствия, особенно в присутствии в квартире других людей, в том числе жены.

Самоубийство Серго Орджоникидзе было бы для Сталина не только личным, но и политическим предательством. Известно отношение Сталина и к другим известным самоубийцам — Скрыпнику, Ханджяну, Томскому. Вспомним отношение Сталина и к самоубийству, которое произошло 16 сентября 1936 года, ранее работавшего в Донбассе заведующего культпросветом МК и МГК ВКП(б) В. Я. Фурера (1904–1936). Приведем ответ Сталина Хрущеву на прочитанное им 15-страничное письмо покончившего с собой Фурера[1204]: «Тов. Хрущеву. Письмо Фурера путанное и вызывает сомнения насчет искренности автора. Самоубийство Фурера непонятно и необъяснимо, если Фурер был верным сыном партии. И наоборот: оно вполне объяснимо, если предположить, что у Фурера были грехи в отношении партии, возможность обнаружения которых пугала его и довела его до самоубийства. 10.Х. И. Сталин»[1205]. Говоря о возможных грехах Фурера материального плана, можно указать на его склонность к различным благам в период его работы в Донбассе. В этом отношении характерно письмо секретарей Донецкого обкома В. Фурера и К. Коваля к Орджоникидзе с просьбой дать всем секретарям обкома по машине, чтобы «на этом этапе развития Донбасса пересесть с „фордика“ на „лимузины“». Г. К. Орджоникидзе резюмировал: «Сколько раз я должен давать по одной машине „бедным секретарям“»[1206].

На проблеме этого и других самоубийств руководящих работников Сталин специально остановился на декабрьском пленуме 1936 года: «Более того, бывшие оппозиционеры пошли на еще более тяжкий шаг для того, чтобы сохранить хотя бы крупицу доверия с нашей стороны и еще раз демонстрировать свою искренность, — люди стали заниматься самоубийствами. Ведь это тоже средство воздействия на партию. Ломинадзе кончил самоубийством, он хотел этим сказать, что он прав, зря его допрашивают и зря его подвергают подозрению. А что оказалось? Оказалось, он в блоке с этими людьми. Поэтому он и убился, чтобы замести следы. Так это политическое убийство — средство бывших оппозиционеров, врагов партии сбить партию, сорвать ее бдительность, последний раз перед смертью обмануть ее путем самоубийства и поставить ее в дурацкое положение. Фурер. Какое письмо он оставил тоже после самоубийства, прочтя его можно прямо прослезиться. (Косиор: Как бы не так.) А человек мало-мальски политически опытный поймет, что здесь дело не так. Мы знаем Фурера, на что он был способен. И что же оказалось? „Он прав, он любит партию, он чист, но при мысли о том, что кто-либо в партии может подумать, что он, Фурер, когда-то смыкался с троцкистами, нервы его не выдерживают, честь его не позволяет остаться ему жить“. (Косиор: Оклеветали его!) А что оказалось? Оказалось — хуже не придумаешь. Томский. Я бы вам посоветовал, т. Бухарин, подумать, почему Томский пошел на самоубийство и оставил письмо — „чист“. А ведь тебе видно, что он далеко был не чист. Собственно говоря, если я чист, я — мужчина, человек, а не тряпка, я уж не говорю, что я — коммунист, то я буду на весь свет кричать, что я прав. Чтобы я убился — никогда! А тут не все чисто. (Голоса с мест: Правильно!) Человек пошел на убийство потому, что он боялся, что все откроется, он не хотел быть свидетелем своего собственного всесветного позора. И Фурер, и Ломинадзе… (Микоян: и Ханджян) и Ханджян, и Скрыпник, и Томский. Вот вам одно из самых последних острых и самых легких средств, которым перед смертью, уходя из этого мира, можно последний раз плюнуть на партию, обмануть партию. Вот вам, т. Бухарин, подоплека последних самоубийств»[1207]. И Орджоникидзе знал об этих взглядах Сталина, так как он присутствовал на том заседании пленума.

Отметим вклад в версию о самоубийстве Серго ряда деятелей хрущевского периода. Опять-таки, случайно или нет, многое исходит из ближайшего окружения Микояна. Необходимо в этом отношении кратко остановиться на особенностях биографии и воспоминаний Ольги Григорьевны Шатуновской (1901–1990). Член РСДРП с 1916 года, она в 1918–1920 годах была на подпольной работе в Закавказье. Позднее, в период правления Хрущева, находилась в «окружении» Микояна, с которым была связана партийной работой. В 1930-х годах она — заместитель заведующего и заведующая орготделом МГК ВКП(б), секретарь парткома аппарата МГК ВКП(б), являлась членом ЦКК ВКП(б). В 1937 году Шатуновская была арестована. В мае 1938 года ее осудили по обвинению в «контрреволюционной троцкистской организации» на 8 лет ИТЛ. Реабилитирована 24 мая 1954 года Комиссией по пересмотру дел осужденных и высланных на поселение, восстановлена в КПСС. В 1956–1962 годах член КПК при ЦК КПСС, где занималась вопросами, связанными с реабилитацией репрессированных. В 1960 году была назначена Хрущевым в комиссию Н. М. Шверника — расследовать убийство Кирова. Назначение произошло в год смерти вдовы Орджоникидзе, что позволило, на наш взгляд, использовать это обстоятельство для фальсификации ею ряда событий. С 1962 года персональный пенсионер.

Шатуновская известна своими мемуарами, история которых имеет ряд особенностей. Отрывочные воспоминания (уже в преклонном возрасте) были записаны детьми и внуками. «10 февраля 1990 г. Шатуновская направила в „Известия“ письмо, где коротко и четко изложила основные неопровержимые результаты расследования и указала на главные подлоги, совершенные сталинистами. Это было последним делом ее жизни. Вскоре она умерла. Однако часть рассказов Шатуновской записывались ее дочерью Джаной Юрьевной и внуками. Эти рассказы совпадают с тем, что я сам от нее слышал и с ее письмом в „Известия“», — впоследствии писал участник диссидентского движения Г. С. Померанц[1208]. Изначально путанные и противоречивые, изданные за рубежом мемуары Шатуновской[1209] стали в отредактированном варианте еще менее достоверными. Позднее их использовал и прокомментировал Померанц, который ранее публиковался в «Посеве»[1210]. Отметим, что Померанц философ, исторических навыков работы с