Биполярное расстройство. Моя реальность - Светлана Викторовна Бозрова

Больше всего мне запомнилось, как одна девушка плакала и просила отменить препараты, говорила, что ей плохо от них. Я тогда поймала странное ощущение внутри себя. Разве может быть плохо от лечения? Ведь должно становиться лучше. Но я знала, что очень даже может. В каком-то смысле я чувствовала свою силу от того, что после пережитой акатизии продолжила терапию, а не забросила все на свете.

Лучше мне почему-то не становилось, подбор терапии шел очень тяжело. Со временем у меня развилась сухость во рту, из-за которой я не могла и слова сказать, и перестали фокусироваться глаза. Я стала ходить в солнечных очках, так как смотреть в глаза людям я не могла – сколько бы я ни старалась, глаза не останавливались ни на одном объекте ни на секунду.

Препараты сменяли друг друга. Добавлялись побочные эффекты. В какой-то момент мне начало казаться, что все на меня смотрят. Я слышала, как кто-то постоянно меня окликает. Когда я ездила в метро, я стала надевать черный балахон, старалась все время спрятаться подальше от людских взглядов.

Сознание было не очень светлое, но я понимала, что все это – результат побочных действий препаратов, и надо просто продолжать искать то, что мне подходит. Но, похоже, новых идей у моих врачей не было, и было решено показать меня «большому» профессору.

У профессора

К профессору всегда попадали наиболее интересные случаи. Так, рядом со мной в очереди стоял мальчик с мелко исписанной тетрадью – как я поняла, своим дневником. Сидя рядом с ним, я своими плохо фокусирующимися глазами косилась на его тетрадь и сумела углядеть что-то про жизнь и смерть. Мальчик выглядел меланхолично. Очень странно, но я почувствовала раздражение.

Мальчик показался мне впустую страдающим романтичным подростком. С высоты прошедшего времени я понимаю, что он, скорее всего, был в тяжелой подростковой депрессии и действительно нуждался в помощи. Но мне тогда подумалось, что он со своими рассуждениями о жизни и смерти только тратит время врачей. Сама же я была в тот момент настолько на грани, так отчаянно жаждала помощи и облегчения, что только мои проблемы казались мне настоящими.

У профессора я высказала всю свою боль. Я так устала от постоянного физического дискомфорта, от того, что я с началом лечения начала ощущать мир вокруг себя как-то иначе. На груди у меня всегда лежал камень, который мешал мне дышать. Глаза не фокусировались, во рту пересыхало каждую секунду. Вдобавок я постоянно слышала, как кто-то меня окликает: оборачивалась – и никого не находила. Хотя в реальности это продолжалось несколько недель, мне казалось, что я была погружена в этот ад на земле уже вечность.

Что ответил профессор, я, если честно, совершенно не помню. Меня попросили выйти, и врачи еще долго совещались. Мне стало легче от того, что еще один человек подтвердил то, что я все это не выдумала.

Синдром самозванца добавлял мне переживаний. Несмотря на то, что я уже была в дневном стационаре известной психиатрической клиники, я все еще сомневалась в том, что мне действительно плохо. Иногда казалось, что я симулирую свои состояния и мне надо просто выспаться. На самом деле я никого не обманывала. Из-за иллюзорности окликов я никогда не была уверена до конца, что я их слышу, но сам факт, что мне это казалось, уже был достоин внимания психиатров.

Каждый день

Что профессор посоветовал моим врачам, я так и не узнала. Не думаю, что мне это было важно. Каждый день протекал так же, как предыдущий. Мне не становилось хуже, но и легче тоже особенно не было. Я плыла в сером непроходящем течении.

Сейчас я уже не могу вспомнить ни своих тогдашних мыслей, ни своих желаний, помимо одного очень стойкого желания: чтобы мне стало полегче. Постепенно меня начало и в самом деле отпускать. Камень с моей груди упал, оклики прекратились. Глаза понемногу начинали фокусироваться. Я все еще продолжала ходить в солнечных очках и балахоне, но иногда позволяла себе появиться в метро и без них.

Эмоций у меня никаких не было. Я не чувствовала пронзительной боли, но и радости тоже не было. Однако после множества перенесенных побочек и смешанной фазы до дневного стационара такое равновесие казалось чуть ли не райским наслаждением. Я снова могла нормально спать по ночам. Каждый следующий день походил на предыдущий, но в этом была какая-то успокаивающая стабильность.

Меня стали все чаще и чаще отпускать на мини-«каникулы» – я больше времени стала проводить дома. Однако выйти с таких каникул не всегда было просто – иногда сил все же не хватало. По правилам больницы надо было позвонить и предупредить, если ты не можешь приехать, но звонок для меня был задачей невероятного уровня сложности.

Однажды я проспала целый день и не сообщила об этом клинике. За этим последовал еще один такой день. И еще один. В итоге я не могла собрать себя около трех-четырех дней. Когда же я пришла, медсестра удивленно мне сообщила о том, что меня уже выписали.

Моя врач приняла меня и сказала, что в целом я выгляжу неплохо и ничего страшного, что меня уже выписали. Сказала мне оставаться на связи и прийти к ней через две недели на психологическое тестирование. Такое же, как мы делали в самом начале. Ей хотелось оценить мой прогресс в лечении. Я кивнула и поехала домой.

Вроде бы мне стало лучше. Если попытаться описать мое состояние изнутри, то я бы сказала, что я чувствовала себя никак, что было безусловно лучше, чем чувствовать себя опустошенной, придавленной к земле, абсолютно недееспособной.

Понемногу я начала снова работать. Сложных задач мне больше не поручали, а с легкими я вполне справлялась. Наступило лето, а за ним и осень. Периодически я показывалась врачу. Острых жалоб у меня не было, поэтому мою терапию оставляли каждый раз без изменений. На то, чтобы ходить к психотерапевту, у меня не хватало денег, поэтому с этим я решила повременить. Тем более что я не могла сформулировать ни одной своей проблемы – на фоне полного равнодушия ко всему окружающему мне казалось, что у меня их совершенно нет.

Результаты гистологии

Пока я лежала в дневном стационаре, в больницу, где мне удаляли щитовидку, пришли результаты гистологического анализа[2]. В заключении было написано: «фолликулярная карцинома щитовидной железы». Что ж, диагноз не утешительный, но я была к нему абсолютно готова. Кроме