журнал "ПРОЗА СИБИРИ" №1 1996 г. - Вячеслав Крапивин

в этом убедиться. А кроме того, поручителем моей искренности является мой годовалый малышка сын, которого я люблю больше всего на свете и к которому хочу возвратиться как можно скорее".

Через полтора месяца, 16 ноября 1946 года, Военный трибунал войск МВД Хабаровского округа, рассмотрев кассационную жалобу Португалова (а иначе его заявление и не могло быть расценено), нашел, что приговор ему вынесен в соответствии с материалами дела и мера наказания определена правильно, а потому и оставил жалобу осужденного без удовлетворения.

Но Португалов об этом узнает еще очень не скоро. Только через четыре месяца, 12 марта, это определение будет объявлено ему под расписку. Чем объясняется столь необычная проволочка, я пока сказать не берусь.

Магадан, 1995

Михаил Лезинский

ЛИТЕРАТУРНЫЕ ЗАМЕТКИ

ПОПЫТКА АВТОБИОГРАФИИ

Время от времени мы все пишем свои автобиографии. И надо отметить, жанр этот трудный. Что о себе напишешь?.. Ну, родился, ну, женился, ну, устроился на работу... Нет, стоп: устроился на работу, а потом женился.

Раньше хоть на помощь приходили. Устраиваешься на работу, а тебе тут же „Анкету" с длинным перечнем вопросов. А в них полный джентльменский набор: „где", „как", „почему"?.. И отвечаешь на вопросы бодренько: „не был, нет, не привлекался"! А сейчас, отменили анкеты напрочь! Ну, раз нет „Анкеты", сам мысленно ставлю перед собою вопросы и, что характерно, сам на них отвечаю.

Родился я 5-го апреля 1931 года в Одессе. Но этот черноморский город был только фактом моего рождения. Половину жизни (меньшую, но достаточно длинную!) — с 1934 по 1951 годы — я прожил с родителями в Карелии, куда судьба зэковская забросила моего отца. „С родителями" — слишком громко сказано: в 1941 году отец ушел добровольцем на фронт и в 1942 году погиб под Смоленском, обманув тем самым Всесоюзного старосту Михаила Ивановича Калинина. Михаил Ваныч начертал на его послании в Кремль: „Досидит после победы над фашизмом!" Досиживать не пришлось...

Отца, под фамилией Кучаев, я вывел в двух книжках: „Шляхами вийны", которая вышла в издательстве „Веселка", и „Рядовые военного детства" (издательство „Таврия").

Замечу, Кучаев вовсе не вымышленная фамилия. Это был его псевдоним со времен Гражданской кровавой бойни.

Большую часть своей жизни я прожил в Севастополе. Теперь этот факт моей биографии изменить невозможно, — годы хоть и скачут нынче с какой-то бешеной скоростью, но финиш, — смотрите год моего рождения! — близко и надо поторапливаться, еще столько книг не написано!

В Севастополе я живу безвылазно вот уже почти сорок лет, (если не считать кратковременные поездки в южные санатории послеинфарктного профиля и в Арктику для расширения своих познаний по географии!), вправе сказать: я — севастополец!

И об этом я написал в своей самой первой книжке „Они зажигают огни“, выпущенной Крымиздатом в 1962 году.

„Они... огни“. .. Какое паршивое рифмованное название! А когда-то нравилось...

Прежде чем документальная повесть вышла отдельной книжкой, она под названием „О городе моем и о друзьях-товарищах“ была опубликована в последнем сдвоенном альманахе „Крым“ в 1961 году.

Повесть (увы, впервые за все годы моего существования!) была прочитана литературоведом и редактором альманаха Владимиром Семеновичем Вихровым с невероятной скоростью (на третий день!), и тут же была сдана в печать.

От великой радости я считаю Владимира Вихрова своим первым литературным наставником.

— Интересно, —задаю вопрос сам себе, — наставником был Вихров, а кого бы ты выбрал в Учителя?

Я бы, конечно, мог назвать Александра Пушкина с Михаилом Лермонтовым, — звучит солидно! Или Рабле с Ильфом и Петровым! Так же — Антона Чехова и Максима Горького. (Список длинен!). Всех, кого я назвал и не назвал, — боготворил. Но, надо признаться, они мне не только не помогли, они мне мешали. Да, да, мешали! Они своими сочинениями щелкали меня по носу, — а он у меня не маленький! — и приговаривали: не пиши плохо, не пиши скучно и нудно! Дотягивай до нашего уровня!

Но поскольку, а понял я это сразу, до их уровня дотянуться невозможно, я... бросил писать вообще. Назло классикам!

И если б не „зануда Вихров“, как любя называла его крымская писательница Мария Глушко, так бы и не начал больше. Но, умудренный жизнью в литературе, Владимир Вихров посоветовал:

— Писать, брат, нужно не на уровне классиков, а на своем. Попробуй!

И я попробовал, написал на своем уровне несколько десятков книг самого широкого профиля: от документальных до художественных. Но больше всего — краеведческих.

Если я своим наставником числю Владимира Вихрова, то первым литературным учителем был Серега Тихомиров. Именно Серега, а не Сергей! Потому, что свои литуроки он вел на крышах теплушек, — в те жестокие военные 1942—1943 годы крыши товарных и пассажирских вагонов были основным средством нашего передвижения! — и „пахан“ Серега Тихомиров, как и я „шкет“, изучал шероховатости земли.

Об этом времени я написал повесть „Рядовые военного детства". Печатали меня на разных языках: русском, украинском, узбекском, якутском, чувашском, английском, французском и на других языках бывшего СССР и не бывшего мира.

И в разных издательствах: в крымской „Таврии" и в киевской „Веселке", российской „Молодой гвардии" и в узбекской „Еш гвардии"...

Повести, очерки и рассказы — самые разномастные. И возникает вопрос: „Какова же основная тематика моих усилий?“

Самому интересно знать! Но, поднатужась, ответил бы так: в основе всего, что я пишу, лежит собственная биография. И эта биография присутствует не только в документальных книжках, но и в художественных.

Последний вопрос воображаемой „Анкеты":

„Не можете ли вы сообщить какой-нибудь запомнившийся вам жизненный эпизод, ставший для вас поворотным в литературной судьбе?“

Могу. Было это давным-давно, в те годы сотрудничал только в городской газете. Тогда-то я написал очень короткий рассказ „Вечный огонь", и его газета напечатала, сократив при этом две последние строчки.

Увидел „куцый" рассказ напечатанным и мне стало грустно. Пошел выяснять отношения с заведующим отделом культуры. Между прочим, уважаемым мной человеком.

— Зачем же вы сократили две последние строчки?

— Считаю, что они лишние. Не несут смысловой нагрузки.

— Ведь исчезла музыка!

— Какая еще может быть музыка в рассказе? Что это, — нотный лист?

Крыть было нечем: слаб оказался словарный запас. Молча перепечатал рассказ и послал его в Киев, — там объявили республиканский конкурс короткого рассказа.

Признаться, не так обрадовался тому, что рассказ получил первую премию, хотя и безмерно рад был, а тому, что известный прозаик, автор читаемого в то время