журнал "ПРОЗА СИБИРИ" №1 1996 г. - Вячеслав Крапивин

по профессии „кредистка" — как объяснила мне дочь Свержиной И. В. Буткеева, название профессии образовано от марки телеграфного аппарата „Kredo", работала в Управлении связи Дальстроя):

„...Официально я с Португаловым в браке не состою, т. к. в ЗАГСе не зарегистрированы, но жили совместно с ним с октября 1944 г. Антисоветского в разговорах со стороны Португалова я не замечала... Португалов заявлял мне, что он осужден неправильно, т. к. якобы антисоветской агитацией не занимался. К этому же добавлю, что Валентин Португалов вспыльчив, нередко мне грубил. Считает себя талантливым поэтом, но его имя не стоит в литературе рядом с его московским товарищем К. Симоновым потому, как говорил Португалов, что он сидел в лагерях. Пожалуй, больше ничего о нем сказать с политической стороны не могу“.

Вопрос. „Припомните, возможно Португалов давал вам или вам самим приходилось читать его стихотворения, которые по своему содержанию не являются советскими?"

Ответ. „Да, действительно, припоминаю, что одну написанную Португаловым вещь мне приходилось читать. Обстоятельства этого таковы: в июне 1946 года, т. е. накануне отъезда Португалова на трассу с бригадой актеров, поздно вечером, находясь со мной в комнате, начал просматривать свои бумаги. И в тот момент, когда я уже находилась в постели, Португалов из-за фанеры на стенке комнаты извлек было какую-то бумагу. Я, подозревая, что это является фотокарточкой его знакомой девушки, потребовала у Португалова показать мне. На мое настоятельное требование Португалов дал эти бумаги мне посмотреть, в них оказалось написанное им „стихотворение", начинающееся словами „Несчастен тот, кто в 20 лет попал на Колыму...". Это „стихотворение" я бегло прочла и, убедившись, что оно по своему содержанию порочит самого же Португалова, как отца ребенка, предложила уничтожить. Уничтожил ли он этот „стих", я не видела, так как вскоре после этого с ним разговора я уснула".

Очевидно, следователь Цхурбаев, составлявший протокол допроса С. Свержиной, выразился в данном случае весьма неточно: отнюдь не как отца .ребенка порочило В. Португалова это стихотворение (подобная компрометация следствие интересовать не могла) — стихотворение „Колымская баллада" расценивалось, по меркам того времени, как матерая, злобная антисоветчина, и не случайно создание именно этого стихотворения и приведенной выше „Не совсем веселой песенки" было поставлено в вину Португалову военным трибуналом. Вот текст этого стихотворения:

Колымская баллада

Несчастен тот, кто в двадцать лет

Попал на Колыму.

Большой Любви ярчайший свет

Слепил глаза ему.

Но нет любви и любимой нет,

Кругом только сопки и снег.

Крикнешь: — Где ты?

А ветер в ответ:

— Это гибель твоя, человек!..

Несчастен тот, кто в тридцать лет

Попал на Колыму.

Бессмертной славы резкий свет

Бил прямо в глаза ему.

Но славы нет, и хлеба нет,

И даже нет огня,

И ты, похожий на скелет,

Не жрал четыре дня.

Несчастен тот, кто в сорок лет

Попал на Колыму.

Семейного счастья ровный свет

Сквозь ставни мерцал ему.

Но нет жены и дома нет,

Лишь пурга заметает след.

Крикнешь: — Спасите!..

И слышишь в ответ

Тайги сумасшедший бред.

Но всех несчастней на Колыме

Мальчишки в семнадцать лет

И старцы под семьдесят, ибо им

Возврата отсюда — нет.

Им даже не выроют здесь могил

И не поставят кресты,

И будут покоиться они

Средь вечной мерзлоты.

Но когда архангела труба

Протрубит господен суд,

Они повернутся в своих гробах,

Поднимутся и пойдут.

Они пойдут по холодной земле,

По сопкам и по снегам,

Грозя обескровленным кулаком

Своим далеким врагам.

И предстанут пред Господом они,

И скажут:

— Суди, Господь!

Они оборвали наши дни,

Убили в нас кровь и плоть.

За горсть проклятой колымской земли

Покарай, о Господи, их!

Они добивали как могли

Слабых и больных.

Зимой выгоняли в ночь, в пургу,

Старцев с глазами, полными слез,

Голыми ставили на снегу

В самый лютый мороз!..

Протянутся к богу тысячи рук

Израненных и худых,

И будут молить большие глаза: —

Покарай, о Господи, их!

Долго будет молча глядеть

Господь на своих детей,

И слезинка устанет висеть и блестеть

В седой его бороде.

Но уста разверзнутся, трепеща,

И божье сердце-вещун

Прошелестит:

— Я все прощал,

Но этого —

Не прощу!

Из показаний С. Свержиной отнюдь не следует, что именно от нее чекисты узнали о существовании этого стихотворения. Свержину допрашивали 19 сентября, а еще 6 сентября Зеленко, допрашивая Португалова, записал в протоколе: „В распоряжении следствия имеются фотокопии перечисленных двух Вами сочиненных явно контрреволюционных стихотворений...“ — имелось в виду „Не совсем веселая песенка" и „Колымская баллада". И в постановлении о возбуждении уголовного дела, вынесенном еще 29 августа, в той части, где речь идет о контрреволюционных стихах, употреблено множественное число: „Занимается сочинением и распространением контрреволюционных „стихотворений".

X. Пронина, напомню, к своему заявлению, переданному Абрамовичу в мае 1943 года, приложила, как она сообщает, только одно стихотворение. Об одном контрреволюционном стихотворении Португалова она говорит и на допросе в Новосибирске. В числе вещественных доказательств, приобщенных к делу, фотокопии „Колымской баллады" нет — есть лишь листы из блокнота Португалова, изъятые у него при обыске 29 августа 1946 года (в протоколе, кстати, это изъятие не зафиксировано), на которых это стихотворение изложено в зашифрованном — с пропуском отдельных слов и строк — виде.

О злоключениях текстов этих двух своих стихотворений Португалов расскажет уже на судебном заседании:

„Я познакомился с зав. библиотекой Прониной X. И. в 1943 году, где однажды в нетрезвом состоянии (так в протоколе :— А. Б.) я прочел ей эти два стихотворения, а именно „Несчастен тот, кто в 20 лет“ и „В смысле, так сказать, имажинизма". Она потребовала, чтобы я эти стихи написал на бумаге. Она была членом партии. Я был влюблен в нее и хвастался перед нею разными былями и небылицами (отметим — который уже раз!