журнал "ПРОЗА СИБИРИ" №1 1996 г. - Вячеслав Крапивин

В протоколе допроса от 17 сентября это зафиксировано следующим образом.

Ответ. „Показания Прониной я отрицать не могу, т. к. с моей стороны в 1943—44 гг. в ее присутствии допускался ряд антисоветских выпадов по адресу ВКП(б) и Советского правительства. Из показаний Прониной я припоминаю, что я ей заявлял о том, что у меня имеется круг лиц из числа бывших заключенных, которые враждебно настроены к Советской власти и готовы в любую минуту повести борьбу с существующей властью. Эти заявления в действительности имели место, но намерений сколотить что-то вроде банды для борьбы с Советской властью я никогда не имел. Будучи влюбленным в Пронину, я скорее рисовался перед ней и изображал из себя вроде „героя". Вести же борьбу с Советской властью я не намеревался и не намереваюсь".

Вопрос. „Прониной Вы заявляли, что „недовольных Советской властью есть миллионы". Скажите, кого конкретно Вы имели в виду в условиях Колымы, произнося это антисоветское измышление?"

Ответ. „Произнося это заявление, я имел в виду ту некоторую часть заключенных, содержавшихся и содержащихся в Севвостлагерях, которые настроены антисоветски и с которыми мне в лагерях и уже будучи на воле приходилось общаться".

Вопрос. „Вы хотите сказать на следствии, что формированию Ваших враждебных взглядов и убеждений сопутствовало Ваше общение в лагере с к.р. настроенной средой. Так ли это в действительности?"

Ответ. „Да, конечно так".

Как видит читатель, следствие позволяет Португалову с прямо-таки неправдоподобной легкостью отвести самое тяжелое обвинение: да что вы, граждане, какие банды, какие намерения — болтовня одна для охмурения любимой женщины. „Да? — глубокомысленно заключает это следствие. — Но ведь кто-то в тебя, дурака, эти враждебные мысли вложил?".— „А как же! — охотно соглашается обвиняемый. — Были такие мерзавцы, как же без них. Вместе и сидели — ну прямо волки матерые".

Но тут, кажется, и само следствие спохватывается — уж очень оно легко дает этому мазурику оправдаться:

Вопрос. „Но следствию так же известно, что Вы до заключения в Севвостлагеря занимались проведением в 1935—1937 гг. антисоветской агитации. И, в частности, на данном следствии признали, что еще в 1934 году, будучи в Москве, сочинили вредное антисоветское стихотворение „Лже-Дмитрий", которое посвятили расстрелянному врагу Советской власти литератору Г. Меклеру и оплакивали его „судьбу"?"

Ответ. „Как я уже ранее показывал, в 1930 г. я был связан в Москве с богемской литературной группой Гладкова и Меклера, которая явилась носителем нездоровых политических настроений, впоследствии переросших в антисоветские суждения со стороны участников этой группы. Это, собственно, и явилось причиной осуждения меня в 1937 году".

Вопрос. „Следовательно, Ваши антисоветские настроения сложились еще задолго до прибытия Вас на Колыму, в Севвостлагеря?"

Ответ. „Да, зачатки антисоветских настроений зародились еще до прибытия на Колыму в богемской группе, о которой я указал выше. Но большое влияние в формировании этих настроений оказал своими антисоветскими беседами названный-.

На том же допросе Португалов согласился: „...восстановить в памяти все известное мне об антисоветских проявлениях ряда известных мне по Колыме (из числа бывших заключенных) лиц и дать правдивые показания".

Позиция следствия куда как понятна: „За дядю хочешь спрятаться? Изволь. Но расскажи-ка и нам про него!". А позиция Португалова?

30 сентября 1946 года Военный трибунал войск НКВД (так в протоколе судебного заседания, хотя какой уже мог быть НКВД — больше года МВД существовало) при Дальстрое в составе председательствующего капитана юстиции Щербака и членов — младшего лейтенанта Михайлика и лейтенанта Кнафиля при секретаре Виллере в закрытом судебном заседании рассмотрел дело по обвинению Португалова В. В. в преступлении, предусмотренном ч. I ст. 58-10 УК РСФСР.

Подсудимый придерживался прежней линии защиты: в тридцатые годы на его взгляды повлияло участие в литературной группе, которая проповедывала „искусство для искусства", и в конце концов все они (участники группы, но не сам подсудимый — так выходит по протоколу) докатились до антисоветского „творчества", далее, будучи в лагере, подсудимый попал под влияние враждебных советской власти людей, в результате чего и написал два антисоветских стихотворения.

„В 1942 году, — продолжал подсудимый, — я освободился из лагеря, первое время я хорошо, по-советски, добросовестно работал, за эту работу я в течении 4-х мес. получил две благодарности. Потом я начал работать в Магаданском театре. Обстановка работы в театре, моя неполная загруженность работой располагала не только к работе, но и к другим мыслям и делам." И тут, стало быть, без влияния не обошлось.

Приговор был вынесен в тот же день, 30 сентября 1946 года, —восемь лет лишения свободы с отбыванием в ИТЛ и последующим поражением в правах сроком на три года. Приговор мог быть обжалован в Военный трибунал войск МВД Хабаровского округа в течение 72-х часов с момента вручения копии осужденному.

2 октября В. Португалов обратился в Реввоентрибунал войск МВД по Хабаровскому краю (он и магаданский трибунал именует здесь Реввоентрибуналом — отнести ли это на счет волнения или желания польстить карающему органу и даже обнаружить с ним некое идейное родство, раз родители осужденного, это здесь же будет сообщено, — старые члены партии, отец еще с дореволюционным стажем, и отдали свои жизни революции?) Свое обращение осужденный называет „Заявлением", а не жалобой, так как: „Обжаловать этот приговор, как несправедливый, я не могу, ибо у меня нет никаких оснований, что суд подошел к рассмотрению дела пристрастно, — значит, мое преступление измеряется восемью годами".

Полностью признавая свою вину, осужденный заявляет, что отныне он честно, искренне и навсегда порывает со всякого рода контрреволюцией и готов включить все свои силы и способности „в службу великому делу, ради которого живет и трудится весь советский народ ". Но „.. .восемь лет это очень большой отрезок человеческой жизни, это 2922 дня, цифра астрономическая, давящая и опустошающая.

Я прошу Военный трибунал (здесь Португалов словно вспоминает настоящее название этого судебного органа — А. Б.), если это только возможно, сократить срок моего наказания, ибо тогда мне будет легче жить и радостнее работать, ибо тогда я буду иметь возможность видеть в себе не отверженца, но —• человека, которому, несмотря на его преступление, страна может поверить. Я же, со своей стороны, даю Вам искреннее и честное слово, что, где бы мне ни пришлось работать, я буду работать изо всех сил, как только сумею и,, по прошествии хотя бы только одного года, Вы, проверив, сможете