журнал "ПРОЗА СИБИРИ" №1 1996 г. - Вячеслав Крапивин

и этой организацией — А. Б.). Когда после этого я увидела Португалова, это стихотворение было уничтожено. Кто уничтожил его: я в присутствии Португалова, или Португалов в моем присутствии, сейчас точно сказать не могу".

Португалова о подробностях эпизода, случившегося 5 мая, не допрашивали, однако он счел необходимым (на допросе 6 сентября 1946 года, когда крамольные стихи ему были предъявлены) сообщить, что „...по ее (X. Прониной — А. Б.) просьбе изложил эти же „стихи" на бумаге".

Реализуя далее наказ магаданского УВД — а, надо полагать, этот допрос выполнялся в порядке „отдельного требования", не по собственной же инициативе в Новосибирске заинтересовались магаданским житьем-бытьем X. И. Прониной, магаданцы наверняка снабдили своих коллег и перечнем вопросов, подлежащих выявлению — Масягин спрашивает:

„Что Вам еще известно об антисоветских настроениях и высказываниях Португалова?"

Следует пространный ответ:

„Из неоднократных бесед на политические темы с Португаловым в период моего проживания в Магадане я убедилась, что Португалов враждебно относится к существующему политическому строю в СССР и руководителям партии и Советского правительства.

В подтверждение этого, насколько мне позволяет моя память, могу привести следующие разговоры и суждения Португалова. В беседах со мной Португалов называл себя террористом. В последующем я убедилась, что он был настолько злобно настроен, что террористический акт при благоприятном стечении обстоятельств он мог бы вполне совершить. Как-то в беседе со мной, примерно в мае 1943 года, точно дату не могу припомнить, Португалов говорил о том, что у него сейчас в политической жизни инкубационный период и его он использует для того, чтобы подобрать людей, воспитать их в духе ненависти к советской власти, готовых идти на борьбу с советской властью. В это же время Португалов заявил мне, что „он себя посвящает борьбе с советской властью и что для этого, — как говорил он, — я готов умереть, но умереть с толком".

Доказывая мне необходимость борьбы с советской властью, Португалов говорил, что людей недовольных Советской властью, якобы, миллионы и что они готовы подняться на борьбу по первому сигналу.

Беседуя о жизни в Советском Союзе, Португалов утверждал, что существующий строй неправильный и он так больше держаться не может.

„После войны, — говорил Португалов, — будет дворцовый переворот, или реформы государственного строя, т. к. нельзя далее держать все на штыке".

Столь резко враждебное отношение к существующему строю и руководителям партии ВКП(б) и советского правительства Португалов изложил в антисоветском стихотворении, которое в свое время мною было передано в УНКВД по Дальстрою, и которое, как говорил Португалов: „Поет вся Колыма, не зная его автора

О лицах сужденных (так в протоколе — А. Б.) Советской властью за контрреволюционные преступления отзывался весьма хорошо, называл их „ленинцами, не подошедшими к эпохе".

Разговоры на политические темы Португалов вел буквально на все вопросы жизни и истолковывал их в антисоветском духе, но из-за давности времени сейчас я не могу их припомнить".

Одна пикантная деталь. Упоминание Прониной 1944 года в начале допроса и только что прозвучавшая ссылка на „давность времени" дают основание предположить, что сам допрос проводился какое-то время спустя после всей этой истории, случившейся в мае 1943 года, а перед началом допроса следователь выводит твердой рукой: 25 июня 1943 года. Вот те на! X. И. Пронина еще из Магадана не успела уехать, а ее уже допрашивают как сотрудника газеты „Советская Сибирь" о событиях, о которых она не может вспомнить из-за „давности времени".

И что это — описка следователя: поставил механически 43-й год, раз речь шла перед тем, как он стал писать протокол, именно об этом периоде, или он имел указание от магаданских чекистов оформить протокол задним числом (что могло быть оправданным), да так и не сумел свести концы с концами?..

И последний вопрос следователя: „Кто может подтвердить Ваши показания? “

Ответ: „Мои показания могут подтвердить: Гладков Лев (отчество не помню), в период 1944 года работал в театре им. Горького пом. режиссера, Поступальский Игорь (отчество не помню), в период 1943—44 гг. работал сторожем в клубе профсоюзов, Шабловский Николай работал заведующим книжным складом, других лиц указать не могу".

Показания Прониной — как бы экспозиция следствия, здесь намечены основные действующие лица, здесь присутствует и узел будущей интриги. Впрочем, я не исключаю того, что Масягин, не будучи посвященным во все тонкости замысла магаданского УВД, в определении интриги внес некоторую долю отсебятины, представил эту экспозицию несколько шире, чем требовалось, ибо Пронина дает у него на допросе показания такого свойства, что следствию просто необходимо двигаться в направлении разоблачения террористических замыслов обвиняемого, поиска его воспитанников, которые могли бы осуществить эти замыслы. По Масягину, В. Португалову должно быть предъявлено обвинение не только в антисоветской агитации, но и в подготовке к террористическому акту и создании антисоветской организации, то есть преступлениях еще более серьезных и влекущих более суровое наказание.

В дальнейшем эта возможность, кстати, могла быть использована и для увещевания обвиняемого, посетуй он на то, что родное УВД с ним так жестоко обошлось.

— А ты вспомни, — скажет ему тот же Зеленко (мог сказать, по крайней мере), — ты вспомни, что у тебя на хвосте было, а? Тебе же терроризм явно светил, а мы тебя, смотри, как мягко, на 58-10 вывели — и все. Ты же в ножки нам поклониться должен!

Не воспользовалось следствие и свидетелем, которого Пронина назвала первым, — Л. Гладковым. Возможно, Пронина знала об особо тесных отношениях Гладкова с Португаловым, которые, однако, по словам обвиняемого, „расстроились на бытовой почве" — и это Ханна Иосифовна также могла учитывать. Но к началу следствия Л. Гладкова уже не было в Магадане, разыскивать его, по всей вероятности, не стали — обойдемся.

Вместо Гладкова был допрошен другой работник театра — танцовщик Игорь Андреев (1915 года рождения, русский, из служащих, беспартийный, окончил хореографический техникум при Большом театре, профессия — артист балета, состав семьи: жена и ребенок, проживают на „материке"). И. А. Андреев был осужден в 1937 году Особым совещанием при НКВД как СОЭ на три года лишения свободы; „из лагеря освобожден, и снята судимость"— так записано в протоколе допроса. Так что на судьбу свидетелю жаловаться особо не приходилось. Более того, в графе „правительственные награды" того же протокола у Андреева значится медаль „За доблестный труд в период Великой Отечественной войны 1941 —1945 гг.“ и значок „Отличнику дальстроевцу"— для бывшего заключенного поощрения немалые.

Свидетель Андреев показал, что знает Португалова с сентября 1942 года по совместной