журнал "ПРОЗА СИБИРИ" №1 1996 г. - Вячеслав Крапивин

иную судьбу, потом так же отложил и это, и взялся за третье, потом за четвертое, не забывая, конечно, что о Португалове я все равно когда-нибудь буду рассказывать и надо поднакапливать материал для этого разговора. Вот такая у меня за несколько лет сложилась технология, потому что не сразу, далеко не сразу находились (если находились вообще) запрошенные архивные дела, не сразу обнаруживались возможные свидетели, появлялись новые предположения, которые тоже нуждались в проверке,

И приступая к рассказу о колымской судьбе Валентина Португалова, пересказывая известные мне по документам и свидетельствам моего героя обстоятельства 1937—42 годов, я отнюдь не держал, как камень за пазухой, выводы тех горестных размышлений над делом Португалова 1946 года, точнее о том, как оно возникло, я словно забыл о тех выводах и уж, конечно, не пытался то, что мне увиделось в тот момент в характере и судьбе поэта, опрокинуть назад, на прожитые им ранее годы, или наложить на последующее поведение, но... перечитав сейчас начало очерка, дойдя до этих самых рассуждений-предположений „как и почему“, я увидел, что сам того не желая, „подставлял" моего героя и ранее — вот здесь он актерствовал, тут просто наврал, да еще явно с корыстной целью, тут выдал за подлинный факт легенду, тут пустил пыль в глаза. И получалось, что неискренность и беспринципность, которые могла породить в жизни Португалова ситуация 1943—46 годов, не остались навсегда в том проклятом трехлетии, они лезли, они выпирали, черт их побери, в характере, в поведении моего героя и становились совершенно очевидными, стоило только чуть копнуть, только попытаться хоть как-то проверить подлинность того или иного факта.

Тогда что же я,, собственно говоря, пишу? И что будет означать мой опус? Ведь принимался за него я — это-то уж я знаю наверняка! — отнюдь не с разоблачительными целями, напротив, я хотел со всем возможным почтением представить читателю образ человека, столь поразившего меня в юности, человека, так много испытавшего, известного, хотя бы. в пределах Магаданской области, литератора, лучшие, горьчайшие произведения которого пришли к читателю в самые последние годы и стали немаловажным фактом нашей общественной жизни, нашего теперешнего сознания. Да, все это я предполагал, всем этим я вполне сознательно руководствовался, а что же у меня из этого замысла выходит? Скажем прямо — нечто совершенно противоположное.

И что тому виной? Отвергну „злой умысел" — его не было. Не было и пусть подспудного в данном случае желания профессионального литератора усложнить ситуацию, сконструировать сюжет позанятнее, сделать образ героя „помногограннее"— я вполне согласился бы, чтобы мой герой был рыцарем одной идеи, героем самым что ни на есть однозначным, чтобы были в его судьбе только мужественные и героические поступки, чтобы он только и делал, что страдал и в конце концов таким вот образом победил!

Но так, видимо, не бывает. Добродетели и пороки не существуют в нашем мире в чистом, взвешенном виде, не выпадают в какие-то цельные осадки, равно как и не вселяются в какую-то нейтральную, а потому и свободную от достоинств и недостатков плоть, не растворяются в сугубо героических, равно как и в абсолютно мерзких деяниях. Граница чести и бесчестья проходит через реальное человеческое сердце. И кем станет его обладатель, если вдруг, под влиянием обстоятельств, это сердце участит свой стук или замрет от испуга — героем или предателем, кто предскажет?

А потому, видимо, изначально наивны и несостоятельны были мои намерения нарисовать совершенного Португалова, героя без сучка и задоринки — этих „сучков" не могло не появиться, раз они были в жизни. А сколько их будет еще и каким, в конечном счете, сложится образ моего героя, пока, наверное, просто не стоит загадывать.

Однако, вернемся наконец к тому, второму следствию. Когда магаданское УВД решило его все-таки провести (уровень, на котором принималось это решение, мне, естественно, неизвестен), начали с того, что допросили находившуюся в Новосибирске X. И. Пронину — она, подлечившись (если только ее болезни не были, по тем или иным соображениям, сильно преувеличены магаданскими врачами) и отринув инвалидность, работала в отделе сельского хозяйства редакции газеты „Советская Сибирь". Допрос производил ст. оперуполномоченный 2 отдела УМГБ по Новосибирской области мл. лейтенант Масягин.

Вопрос: „6 мая (год не указан, как будто это был© неделю назад — А. Б.) Вами было подано заявление — подтверждаете ли Вы его?"

Ответ:„Подтверждаю, что мною было подано заявление о том, что артист Магаданского театра имени М. Горького Португалов Валентин Валентинович занимался антисоветской деятельностью".

Вопрос: „При каких обстоятельствах Вы познакомились с Португаловым В. В., проживая в г. Магадане в 1943—44 гг., и Ваши взаимоотношения с ним в тот период времени? “

Ответ: „Впервые с Португаловым В. В. я познакомилась в апреле 1943 г. Португалов в это время часто заходил ко мне в Магаданскую центральную городскую библиотеку, где я работала, и брал для чтения разную литературу. На этой почве мы часто беседовали на различные темы. Впоследствии наши взаимоотношения стали настолько близкими, что Португалов стал посещать мою квартиру. Все время моего пребывания в Магадане мы с Португаловым часто встречались и здесь после моего отъезда из г. Магадана в г. Новосибирск он некоторое время поддерживал письменную связь. Личных счетов у меня с Португаловым не было и нет теперь “.

Чекист просит X. Пронину рассказать, когда и при каких обстоятельствах В. Португалов вручил ей то самое стихотворение, которое она приложила к заявлению. X. Пронина рассказывает:

„Из наших споров по этим (литературным — А. Б.) вопросам я замечала, что Португалов в своих рассуждениях высказывает нездоровые политические настроения, однако сразу же дать им должную оценку я была не в состоянии. Позднее, дату не помню, после майских торжеств в 1943 году, в один из вечеров, проведенных вместе у меня дома, Португалов сделал мне предложение стать его женой. На это я ему возразила, заявив, что это мое замужество может отрицательно повлиять на мое пребывание в партии, т. к. он, Португалов, отбывал наказание в исправительно-трудовых лагерях за антисоветское преступление. Одновременно я выразила удивление, почему Португалов, зная о моей партийности, и сам, будучи несогласен по ряду вопросов с политикой нашей партии — предлагает мне брак. На это мое недоумение Португалов ответил, что для него моя партпринадлежность не имеет значения, т. к. ему известно, что я ранее арестовывалась органами НКВД, и это дает ему основание мне доверять...“.

Нет, право, думаю я сейчас, вчитываясь в те далекие от нынешнего дня показания, совсем неплохие психологи поработали в магаданском