Просроченный долг - Йожеф Лендел

учесть. и у них хорошее мясо. Французы считают его вкуснее телятины». Подобное Лашшу не придет в голову. Налоги, обязательные поставки, оборона отечества, долг патриота, пролетарская солидарность, интернационализм — или будем плодиться и размножаться, как кролики, к которым смерть приближается в образе человека? Сегодня кормит, завтра убьет. Разве можно без этого? Или пусть победу одержит превосходство немецкой расы — крысы сожрут кроликов, балки стойла, пальцы на ногах заключенных, и в тиху2ю — весь мир? Так вот, Эндре Лашшу! Я организую, учреждаю, предвижу, распределяю и командую. И я говорю: Цыц! Если по-другому не понимают: цыц! Только я не должен этому радоваться. В этом все дело.

Он нервно вздрогнул, вскочил. В сопровождении молодого датчанина подходит Илона. Илона спокойна, уравновешенна, датчанин в хорошем настроении, будто его корабль справился с бурей. Только в его глазах отражается блеск голландской водки.

— Можно ехать? — спрашивает Илона.

Когда они приезжают домой, он идет спать в комнату жены. Они ложатся, но жена отодвигается от него. Он так и хотел. Все хорошо.

Назавтра утром он получает официальное извещение: его отзывают с московского поста. В извещении не сообщают, куда его переводят. Это — таков порядок — ему сообщит министр уже на родине.

Дел для передачи, которые должен закончить его преемник, немного. Входящим-исходящим бумагам сразу же давался ход, он не терпел откладывать дела, за этим он всегда следил. Его считали придирчивым, занудным, строгим начальником, он это знал и не хотел быть другим. Своих сотрудников он считал карьеристами. Ненадежные псевдопролетарии или перекрасившиеся барчуки, которым помимо работы было поручено следить друг за другом, и именно эту функцию они считали своим основным делом. Они и ему охотно доносили, хотя такого поручения у них не было. Так они и перед ним старались выслужиться.

Единственным настоящим пролетарием был Бела Кешерю, второй секретарь, пештский медник. Но его он тоже не любил. Да и Кешерю изменился. Он все большее плясал под дудку жены, а эта женщина из ладной смуглолицей пролетарской девушки из Уйпешта здесь, в Москве, с устрашающей быстротой превратилась в «даму из дипломатического корпуса». Сначала она подражала жене посла, тетушке Гизи, удалившейся на покой преподавательнице иностранных языков. Тетушка Гизи была четвертой дочерью обедневшего рода Шагхейи, но более знатного, чем у посла. Она появлялась, то навесив на себя непомерного размера прапрабабкин медальон, то надев на морщинистую шею дорогие брюссельские кружева, и кружева и шея выглядели одинаково желтыми и неопрятными… Однако жена Кешерю вскоре нашла себе пример для подражания в лице дамы с более тонким вкусом, взяв за образец лилово-черный вечерний туалет одной английской леди. Однако платье, весьма подходившее старшей по возрасту, высокой стройной леди, выглядело странно на красивой, полной круглолицей молодке. Которая к тому же держала столовые приборы, оттопырив мизинец: это она, возможно, подсмотрела у Илоны. На вечерах она то вела себя слишком шумно, то молчала, надувшись. В таких случаях она сердитым шепотом давала мужу советы по хорошему тону, чем весьма смущала этого спокойного и никогда не нарушавшего приличия пролетария. Баница не раз наблюдал за ними с невозмутимым лицом и только мысленно усмехался, когда они с Илоной изображали добрых приятельниц: «здравствуй, дорогая», «милочка». Оставаясь с ним вдвоем, Илона называла жену Кешерю «глупой гусыней». А та перед мужем называла Илону «буржуйской курицей», но она сердилась и на Баницу за то, что тот «командует» Белой Кеше-рю. Она «тонко» намекнула на это Илоне: «Послушай, милочка, мы все здесь равны». С тех пор Илона не называла ее гусыней даже перед Баницей; они заключили союз, а Бела Кешерю постепенно стал его врагом. Баница это точно чувствовал. Он не снисходил до этого.

Сейчас, когда он знал, что скоро оставит свой московский пост, он в мыслях перебирал лица, пытаясь найти то, которое он хотел бы впоследствии увидеть вновь. Он не нашел ни одного. Недобрые отношения первым начал Кешерю, но он уже не хотел ничего менять. Самым приемлемым из всех был бухгалтер Кардош: этот хотел лишь казаться аккуратным служащим и действительно был им. Но ничего больше. Поразмыслив так, Баница был рад, что окажется среди новых людей, увидит другие лица; хуже и те не будут…

Он не искал личной дружбы среди дипломатов, довольствуясь тем, что в соответствии с протоколом и не без достоинства представлял свою маленькую страну, спокойно, хладнокровно. Больше для нынешней Венгрии не мог бы сделать никто другой. Симпатичнее всех ему был датский моряк, по которому сразу было видно, что ему неуютно на суше, в посольских залах. Пожалуй, они могли бы по-настоящему подружиться в какой-нибудь распивочной. Но и это невозможно, это могло бы получиться только в том случае, если бы он сам любил выпить. Но все же пусть парень попробует венгерские напитки, вдруг они лучше голландских. Пусть попробует, да еще в красивой венгерской фляге. На складе посольства после выставки народного искусства осталось несколько фляг. Он пошлет ему одну из них, по крайней мере трехлитровую. Наполнит абрикосовой палинкой (Самая известная венгерская фруктовая водка — абрикосовая палинка.), многолетней выдержки, экстра-класса, которую получают только посольства, в торговую сеть такая не поступает. Молодой датчанин несомненно оценит абрикосовую палинку, эту «огненную воду» незнакомой маленькой страны без моря, страны, которой он никогда не увидит. Да, он пошлет абрикосовую палинку. Она так понравилась наследнику английского престола, что во время своих длительных и многочисленных визитов в Будапешт тот не был трезв ни днем, ни ночью, зато выучил одно венгерское слово: «барацк» (Абрикос (венг.).)). Наследник, которого вынудили отказаться от трона (Эдуард VIII (1894–1972) — король Великобритании (в январе-декабре 1936) отрекся от престола в пользу брата Георга VI.). Пусть датский парень попробует. на здоровье.

Только вот. только вот. моряк захочет отдарить подарок. Придется объясняться перед третьим секретарем: третий секретарь в посольстве — официальный политический уполномоченный. В этих делах он начальство. Я пошлю флягу перед самым отъездом, чтобы у юноши не было времени отдарить. В последний день. Третий секретарь и тут обязательно сунет свой нос, напишет донесение, будет расспрашивать. Ну и пусть докладывает! Это противно, оскорбительно, нестерпимо! Гм. Это влияние Эндре Лашшу? Или я и раньше считал это нестерпимым? Да, только я объяснял: бдительность и правильная бдительность, для которой есть много причин.

Он снова и снова спрашивал у себя и спрашивал свой страх: «Неужели все должно быть только так?»

До обеда он просидел в своем служебном кабинете, хотя у него не было особых дел. С женой он встретился только за