История войны 1814 года во Франции - Модест Иванович Богданович

руководивших обе стороны, переговоры не могли иметь успеха. Император Александр, уступив желанию своих союзников, согласился принять участие в конгрессе, однако же был вполне убежден, что не переговоры, а военные действия могли привести союзников к предположенной ими цели – водворению прочного мира. Наполеон, с своей стороны, приступил к переговорам с недоверием к союзникам, но все еще надеялся, что австрийское правительство не доведет дела до последней крайности, и к тому же, вызывая на новые пожертвования истощенную Францию, Наполеон должен был выказать готовность к миру.

23 января (4 февраля), на другой день по прибытии в Шатильон уполномоченных союзных держав, конгресс был открыт обычными визитами; а 24 (5 февраля) происходило первое совещание. Уполномоченные, съехавшись в дом Г. Монмора (Montmort) в час пополудни, предъявили свои кредитивные грамоты. Затем министры союзных держав объявили, что они будут вести переговоры не только от имени четырех держав, снабдивших их полномочиями, но от имени Европы, отвечая за согласие своих союзников на все то, что будет условлено ими на конгрессе.

Герцог Виченцский (Коленкур) отвечал, что все могущее послужит к упрощению переговоров и к скорому их окончанию сообразно с видами французского правительства.

Уполномоченные союзных дворов, перейдя к определению порядка дипломатических сношений, объявили, что они будут вести переговоры не иначе как все вместе, в виде совещаний, и со внесением содержания их в протоколы.

Французский министр отвечал, что он ничего не может сказать против такого порядка переговоров.

Затем союзные уполномоченные объявили, что дворы их, согласно с мнением великобританского правительства, считают всякое прение на счет морского законодательства противным цели конгресса и могущим затруднить восстановление мира.

На это герцог сказал в ответ, что Франция никогда не домогалась ничего противного народному праву.

Уполномоченные союзных дворов заметили, что они считают это объявление согласием на предложенную ими меру.

Французский министр просил убедительно заняться немедленно суждением о мире, желая тотчас узнать требования союзников, но по случаю неполучения формальной инструкции графом Разумовским совещание было отложено до следующего дня15.

Император Александр, получив донесение графа Разумовского о первом заседании уполномоченных в Шатильоне, приказал графу Нессельроде послать к нему следующий отзыв: «Е. И. В. одобряет замедление хода дела, принятый вами в начале переговоров. Государь желает, чтобы вы продолжали действовать таким же образом. Со времени сражения при Бриенне нужно менее, нежели когда-либо, ускорять развязку Шатильонского конгресса»16.

На следующий день граф Нессельроде, извещая Разумовского о занятии Труа Главной армией и о других успехах, одержанных союзными войсками, писал: «Эти благоприятные сведения убедят вас, что ежедневно являются новые обстоятельства, побуждающие не ускорять хода шатильонских переговоров»17.

Поручение, данное Наполеоном Коленкуру, было весьма затруднительно. Доселе в продолжение многих лет он, будучи представителем Франции, высокомерно объявлял волю своего повелителя и предписывал условия мира, даруя его ценой тяжких пожертвований. Теперь предстояло ему встать в такое положение, в каком прежде стояли пред ним министры держав, побежденных Наполеоном. Для него было весьма важно знать ход войны, чтобы соображать с ним свои действия; но о поражении французской армии при Ляротьере он узнал чрез неприятелей, а от Наполеона не получал ни достоверных сведений, ни положительных инструкций. 4 февраля н. ст., спустя три дня после сражения при Ляротьере, Наполеон писал ему, стараясь успокоить его на счет понесенной неудачи: «Lа vieille garde n’y était pas; la jeune garde n’a pas donné. Quelques pièces de canon nous ont été prises par des charges de cavalerie, mais l’armée était en marche pour passer le pont de Lesmont lorsque cet événement est arrivé, et deux heures plus tard l’ennemi ne nous aurait pas trouvés. Il paraît que toute l’armée ennemie était là» («Старой гвардии там не было; Молодая гвардия не была в деле. Несколько орудий отбито у нас кавалерийскими атаками, но это случилось тогда, когда армия двигалась, чтобы переправиться по лемонскому мосту, и два часа спустя неприятель не нашел бы нас. Кажется, что мы имели дело со всей неприятельской армией»)18. Но на следующий день герцог Бассано (Маре) писал к Коленкуру: «Е. В. предоставляет вам вполне привести переговоры к успешному окончанию, спасти столицу и избежать сражения, чтобы не потерять последней надежды народа… Совещания должны были начаться вчера. Император не хотел ждать от вас известия об открытии конгресса, опасаясь причинить тем замедление»19. Подобное предписание, не определявшее меры пожертвований, на которые мог решиться Коленкур, нисколько не рассеяло его сомнений. В письме к Наполеону он умолял доставить ему необходимые сведения о настоящем положении дел: должен ли он согласиться на все без противоречий неотлагательно или есть возможность иметь достаточно времени для обсуждения, по крайней мере, важнейших пунктов?20 Очевидно, что Наполеон не придавал большого значения переговорам в Шатильоне и разрешил Коленкуру сделать всевозможные уступки союзным уполномоченным единственно с той целью, чтобы замедлить наступление Главной армии к Парижу, а между тем выиграть время для действий против Силезской армии, поразив которую он отказал бы в ратификации условий, подписанных его министром.

25 января (6 февраля) Коленкур дал союзным уполномоченным обед, по поводу чего Наполеон приказал поместить в Монитере известие, «что между министрами господствует совершенное согласие и что в особенности уполномоченные Франции и Англии весьма внимательны один к другому»21.

На втором совещании, 26 января (7 февраля), уполномоченные союзных держав внесли в протокол следующее объявление:

«Союзные державы, имея в виду согласить условия будущей безопасности и независимости Европы с желанием видеть Францию на степени, соответствующей месту, которое она всегда занимала в политической системе, и приняв во внимание положение европейских держав в отношении к Франции вследствие успехов, одержанных их оружием, поручили своим уполномоченным требовать: чтобы Франция вошла в пределы, коими она была ограничена до Революции, за исключением земель по обе стороны сих границ, имеющих отойти из одного владения в другое по взаимному соглашению, и обратной отдачи завоеваний, сделанных Англией. Вследствие того Франция откажется от всякого непосредственного влияния на страны, лежащие вне помянутых пределов, и от всех титулов, выражающих господство либо покровительство над Италией, Германией и Швейцарией».

Французский министр, видимо, смущенный этими требованиями, отвечал: «Mon rôle est celui des sacrifices» («Моя роль – роль пожертвований»), – но потом, несколько оправясь, изъявил желание знать, в чью пользу назначаются земли, требуемые от Франции. Граф Разумовский отвечал ему: «Равновесие Европы долго страдало и разрушалось; восстановление его составляет совершенно иной предмет заботливости союзных дворов, нежели то, о чем мы ведем переговоры с Францией». Коленкур ничего не сказал на это замечание, но его встревоженный вид выказывал