Давайте помолимся! - Аяз Мирсаидович Гилязов

А я сильно ошибался, оказывается, предполагая, что я единственный зритель у Петра, есть тут ещё один человек, есть! Это – фотография матери Петра! Вот он, не прерывая грустных излияний, поворачивается к стоящему на тумбочке портрету, и вид, и голос его меняются, мелодия тянется, словно тоненькая шёлковая нить.

Ты жива ещё, моя старушка?

Жив и я. Привет тебе, привет!

Пусть струится над твоей избушкой

Тот вечерний несказанный свет.

Нет, Пётр не заплакал, поддавшись мелодии и мощи гитары, разрыдался я! Вспомнилась мама, окрестности Багряжа, родные речки и родники, леса и луга!.. Мелодия, посадив на свои неувядаемые, сильные, волшебные крылья, унесла меня в неведомые дали. В эти мгновения я готов был поклоняться и великому поэту Есенину, единственному пророку русского мира, которого я впустил в свою душу, и поднявшемуся до его уровня простому русскому мужику с кислым лицом Петру. Делать какие-то умозаключёния только по внешнему виду, подводить их под свои каноны оценок – ошибка! Большая ошибка! Известный в истории физиономист Ломброзо оставил нам неправильную мысль!..

Нет, нет… Зрителей-то, оказывается, не двое, а трое! Трое!.. В секцию неслышно, словно белое предрассветное облачко, лёгкой, словно лунная тень, поступью вошёл ещё один человек… Кто его позвал, интересно?! Пётр, или по зову души он оказался здесь?.. Этого человека по имени Гордей я раньше уже встречал. Правда, его имени я тогда ещё не знал, на зоне все звали его Кардиналом. Почему у него такая странная кличка, спросите вы, думаю, что на это есть несколько причин. Гордею было, наверное, пятьдесят пять – шестьдесят лет, по внешнему виду, по манере поведения весьма затруднительно определить его точный возраст!.. Гордей – ответственный за загружаемый в печи Гофмана уголь в бригаде Петра. Доставляемый машинами уголь два человека поднимают наверх с помощью простой лебёдки. На крыше печи есть около ста отверстий, закрытых металлическими люками. Гордей – ответственное лицо, хозяин над этими отверстиями. Он сверху загружает уголь в эти люки, сообразуясь с величиной пламени в печи. Это очень ответственная работа! Раньше кем трудился Гордей, не знаю, сейчас он чуткий, осторожный, расторопный человек. Прислушиваясь к гулу пламени, он точно определяет, сколько угля нужно загрузить! Присесть хоть на минутку с такой работой нет никакой возможности, огонь должен быть и сильным, и ровным одновременно. Если переборщишь, угольный шлак, расплавившись, склеит между собой кирпичи. Это – большая проблема для тех, кто выгружает кирпич из печи! Во-первых, склеенные шлаком кирпичи переводят в брак, вывозят на выработанные карьеры и там хоронят. Сколько сил, времени потрачено впустую! Однако в бригаде Скороходова ничего подобного не случалось с тех пор, как в неё пришёл Гордей!.. Наверху ветер, и не какой-нибудь там обычный, а неустанно дующий со свистом и завыванием со всех сторон. Печные карнизы открыты, даже когда на улице штиль, на чердаке печи гуляет ветер, поднимает облако угольной пыли, мелкие кусочки угля пляшут, кружатся, то и дело свиваясь в небольшие смерчи. Если Гордей получит в каптёрке и наденет новые брюки и френч, помывшись в бане, побалует себя чистой рубахой, то дня через два-три на его одежду без слёз невозможно будет смотреть. Вся одежда и заросшие жёсткой щетиной подбородок и щёки покроются толстым слоем угольной пыли, человек превратится в безобразный чёрный столб, в огородное пугало. Вот из-за этого сходства с чёрным столбом не навесили ли на него кличку Кардинал?..

Кардинал высок ростом, строен, с крепкой шеей. При ходьбе немного выбрасывает вперёд ноги, шагает широко. Никогда не торопится, когда все строем идут на работу или возвращаются домой, он всегда последний. Сколько ругал его конвой, сколько стращал, сколько раз ружейные приклады обрушивались на его плечи, сколько слюнявых острых собачьих клыков вонзалось в его крепкие, словно отлитые из железа, голени, но Кардинал остался верен себе, привычкам не изменил. Он всегда двигался в хвосте колонны, можно сказать, в гордом одиночестве. Желая запугать его, Латунный чурбан – начальник конвоя стрелял из карабина, пробовал поливать пулемётным огнём, но так и не смог пригнуть стройную фигуру Кардинала, не по зубам ему оказалась крепкая шея Гордея.

Очнувшись от волшебных звуков песни, когда туман воспоминаний окончательно развеялся, я оглядываюсь вокруг… возле двери тихонько, грустно прохаживается Гордей. Он не останавливается, походка его бесшумна, а облачённое в чёрную робу тело седовласого мужчины, казалось, просвечивает насквозь… Возникает ощущение, что он ступает не по дощатому полу, а по воздуху, покорно следуя за волнами мелодии, исполняемой Петром. Когда Пётр обернулся к портрету матери, в его пение добавилось ещё больше грусти. А когда появился Гордей, струны стали более яростными. После есенинских стихов музыкант переключился на не слышанные мной прежде, но весьма чувственные и проникновенные лагерные песни.

Мне довелось видеть в руках арестантов много разных музыкальных инструментов. Об этом я ещё расскажу. Но выплывшая сегодня из полусумрачного угла гитара наиболее полно передавала все чаяния, неизбывную грусть, чёрную печаль каторжан. Я до самого конца, до последних наших встреч так и не узнал ничего о матери Петра, кто она, чем занимается, жива ли. Пётр не любил говорить о себе. А тот, кто хочет рассказать о себе, разве умолчит о своей матери?! А вот перипетии судьбы Гордея кое-кто знал и до меня довёл.

На границе, на Западной границе майор Гордей был начальником заставы. В первое же утро войны он принял наступление немецких войск, не отступил, не поддался!.. Они, большей частью коммунисты, комсомольцы, нисколько не сомневаясь в скором подкреплении из тыла, беспощадно сражаются до последнего вздоха, до последней капли крови. Но вздохами да кровью супротив грохочущих немецких танков разве устоишь?! Из всей заставы в живых остаются лишь двое. Один – солдат, второй – Гордей. Он прекрасно понимает, чем грозит для него плен, поэтому переодевается в солдатскую форму. Однако тот солдат… Пока Гордей перевязывал ему раны, поил водой, он спешно сдал командира!.. «Он майор, командир!» – успевает прошептать солдат и испускает дух. О Аллах, убереги от такой, достойной проклятий, смерти!.. Подохший во время предательства солдат! Ты хоть понял, на какие адские муки обрёк своего командира?..

Гордей в плену. Не знает Гордей, как благодарить Бога, за то, что тот надоумил его отправить в глубокий тыл жену-учительницу и пятерых дочерей на летние каникулы. А если бы и они были тут… Дочки-то у него, конечно, маленькие ещё… Но разве немецких солдат это когда-нибудь останавливало?.. В