Генералы и полковники РККА в плену в годы Великой Отечественной войны - Олег Игоревич Нуждин

лагерей на предмет обнаружения агентов НКВД и особого отдела, потому что именно они подстрекают военнопленных. Здесь можно увидеть одно из объяснений, почему немцы так настойчиво разыскивали комиссаров и особистов, поскольку видели в них потенциальных подстрекателей беспорядков в лагерях военнопленных.

Полковник В. И. Вепрэ очень опасался, что советское правительство запросит перемирия, по условиям которого, по меньшей мере, всех пленных командиров могут отправить назад, в Советскую Россию. В настоящее же время существующая в СССР власть пойдет на любые условия и согласится с любым диктатом, лишь бы сохранить существующую систему и свою партию. Полковник интересовался, есть ли у немцев намерение объединить силы, способные и желающие вести борьбу за новую, лучшую Россию. Ему ответили, что такое вполне возможно, но время для этого еще не настало. Тогда бывший начштаба попросил, чтобы его привлекли к такой работе, когда она начнется [226, Л. 199]. О необходимости сформировать русскую армию для борьбы против большевиков на допросе в Пирятине говорил немцам комбриг А. Н. Севастьянов [234, Л. 40].

Полковник П. И. Чижик полагал, что взятие немцами Москвы окажет большие влияние на продолжение войны. Из этого можно сделать вывод, что, по его мнению, падение столицы автоматически не приведет к прекращению военных действий. Когда именно будет сломлена воля к сопротивлению, он ответить не смог, поскольку не был осведомлен об индустриальных возможностях Советского Союза. Однако он обращал внимание, что население оккупированных областей СССР «в подавляющем большинстве не испытывает симпатий к Советской России отвергает любое сотрудничество с партизанами». На вопрос о подготовке СССР к войне с Германией, ответил, что каждый командир понимал, что война неизбежна, и Россия к этому готовилась. Но время нанесения удара (Zuschlagen) ему было неизвестно [225, Л. 127].

На одном из первых допросов полковник Н. Л. Логинов высказался о будущем России так. По его мнению, красноармейцы не желают воевать, а продолжают сопротивление из страха быть расстрелянными в плену. В таком исходе дела для себя особенно убеждены высокопоставленные командиры и комиссары. Со стороны немцев требуются более четкие разъяснения по данному вопросу, чтобы они осознали бесполезность дальнейшего сопротивления. Сам полковник придерживался мнения, что русский народ желает мира, однако немцы должны дать конкретные предложения по условиям мира. Если же Россия не будет находиться в приниженном положении по отношению к Германии, то многие высокопоставленные командиры такие условия примут.

Кроме того, русский народ согласится принять требование Германии по свержению большевистского правительства. Но он должен заранее знать, «что Германия хочет сделать из России». В существующих условиях, по мнению полковника Н. Л. Логинова, Красная Армия будет драться до последнего. И. В. Сталин и его правительство уйдут за Урал, но не прекратят борьбу. В качестве меры по предотвращению партизанской борьбы полковник предлагал немцам проводить благоразумную политику по отношению к населению оккупированных областей. Это позволит лишить партизан поддержки со стороны местных жителей [90. Fr. 864].

Работников отделов Ic не интересовало практическое решение вопросов о будущем России, которое они оставляли на усмотрение вышестоящего начальства. В большей степени их занимала проблема вероятности государственного переворота и свержения большевистского правительства.

Генерал В. Н. Сотенский, отвечая на соответствующий вопрос, заявил вскользь, что «армия уверена, что однажды, после достижения победы, она получит перевес над политическим руководством» [10, S. 4]. Фраза прозвучала в контексте разговора о заговоре маршала М. Н. Тухачевского и отношения к нему армии. Со слов генерала В. Н. Сотенского выходило, с одной стороны, что таковой заговор существовал и преследовал цель военного переворота, а с другой – что генералитет Красной Армии относился к такой перспективе вполне благосклонно. По этой логике, Великая Отечественная война предоставляла советскому генералитету прекрасную возможность взять реванш над штатскими политиками, сменить большевистское руководство и начать строительство новой России. И для того были два пути: военный переворот изнутри или свержение сталинского правительства извне. В обоих случаях генералитет мог бы рассчитывать на кардинальное изменение своего места в обществе и государстве.

Поскольку И. В. Сталин и его окружение никогда не уйдут добровольно, единственным выходом остается государственный переворот. Решиться на него способен только высший комсостав Красной Армии. Как уточнял полковник Д. К. Романовский, «изменение может произойти только от военных; так как без армии со Сталиным и в Свердловске покончить не удастся» [18, S. 226]. Теми же категориями мыслил и полковник И. Я. Бартенев. Он заявил: «Восстание против правительства и партии тогда будет успешным, если будет организовано. Это в состоянии сделать только армия, или же часть армии (военный путч)».

Также цитированные выше полковники отмечали, что в среде военных ведутся разговоры о необходимости смены правительства, но пока нет очевидного лидера, а есть только более или менее авторитетные в военных кругах и у гражданского населения генералы. К таковым полковник Д. К. Романовский относил маршалов Г. И. Кулика и С. К. Тимошенко, а также генерала Г. И. Савченко из Артиллерийского управления.[13] По его мнению, эти люди могли бы организовать переворот и возглавить новое правительство. Оставалось неясным, готовы ли были сами маршалы и генералы совершить переворот, хотя тот же полковник Д. К. Романовский утверждал, что разговоры о смене формы правления в России к командирской среде ведутся. Себя он предлагал в роли посредника, готового перейти с немецкой помощью через линию фронта, чтобы разъяснить высшему комсоставу истинные намерения Германии [18, S. 226].

Напротив, генерал К. Е. Куликов в качестве возможного правителя России в случае, если смена режима все-таки произойдет, называл маршала Б. М. Шапошникова, так как его искренне любят в армии, и он сможет сформировать правительство.

Но для перемен существовали весьма серьезные внутренние препятствия. Полковник А. Г. Нерянин назвал следующие особенности советского информационного поля: постороннему человеку, не выросшему и не жившему в СССР, нужно иметь в виду, «что везде – в школе, в школе командиров, в Академии, в прессе, на собраниях и на часах политинформации – во всей публичной жизни присутствует только официальная точка зрения. Народ, или лучше сказать, наше поколение, не знает ничего иного. Мы воспитаны в духе грядущего противостояния с капиталистическим и, что равнозначно, националистическим миром» [31, S. 1]. Иными словами, наиболее развитая часть советского командного состава понимала ограниченность своего политического кругозора, незнание реалий не только зарубежной, но и внутрироссийской жизни. Отмеченное не могло не сказываться на уровне политического сознания командного состава.

Некоторые из пленных отмечали изменение вектора советской пропаганды к осени 1941 г. Так, полковник М. А. Грачев указывал, что такой важный элемент русского обыденного сознания –