За мной, читатель! Роман о Михаиле Булгакове - Александр Юрьевич Сегень

– Он терпеть не может жалоб на денежное положение. Сам бессребреник, больше всего ненавидит воров и взяточников, ходит в старых вещах, иной раз поношенных.

– Конечно! Живет на всем готовеньком. Поди, и не знает, сколько стоит мясо, молоко, хлеб, винцо, табачишко. Денег в глаза не видел, потому что они ему и не нужны, живет при коммунизме.

– Ему с его заботами еще и о деньгах думать!

– Не спорю, великий человек. Только что ж он, босявка, другого великого человека к себе в гости не зовет? Пообещал и не зовет. Нехорошо это, неприлично, знаете ли.

В середине лета ТРАМ отправлялся на гастроли в Крым, и любовник затеял встречаться там с любовницей:

– Мы будем иметь локацию в Мисхоре. Причем я, освидетельствованный врачами, получил справку о необходимости лечения и путевку отдельно от всех в санаторий «Магнолия» для неврологических больных. Что бы вам, уважаемая, не взять путевочку туда же или в соседние Алупку, Ялту… Где там есть военные санатории для жен высокопоставленного комсостава?

– Страшновато.

– Что? Это кому? Бесстрашной Мадлене Нюренберг?

– Ей.

– Не может быть!

– Ей-богу, трушу.

– За это переименовываю данного своего секретного сотрудника в Мадлену Трусикову-Ненадежную!

Но даже такое уничижительное прозвище спецагента не побороло Шиловскую, встречаться с любовником в Крыму она наотрез отказалась, и он уезжал сильно на нее обиженным. Один, без жены, самое оно, так на тебе! Досадно. И, покуда вся дурашливая трамовская молодежь от души напивалась и веселилась в поезде, он смотрел на их праздник жизни хмуро и неодобрительно. Да тут еще Кнорре со своими просьбами:

– Посоветуйте, как писать? Я тут пописываю помаленьку.

– Если пописывать помаленьку, – сердито ответил Булгаков, – то надо это делать, лежа в гамаке под пальмами, попивая винцо в компании с двумя-тремя красотками, чтобы они, вожделея вас, обмахивали вас опахалами из страусиных перьев. А вот если писать, то это надо делать в мрачном подвале, кашляя чахоткой, не имея даже трехсот рублей в месяц. И чтоб полудохлая жена и голодные дети тянули вас за рваный халат: «Папа! Мы хотим кушать! Папа!»

– Вы неподражаемы, Михаил Афанасьевич! Как я рад, что вы согласились работать у нас, – смеялся двадцатисемилетний завлит ТРАМа, до недавнего времени цирковой акробат, а еще раньше фэксик – член студии Фабрики эксцентрического искусства.

– Кстати, душа моя, – голосом мэтра заметил Булгаков, – где же обещанные вами добавочки?

– Будут. В Москве что-то не очень стали к нам ходить, но гастролями мы восполним, и добавочки будут.

– Это хорошо. Ибо жизнь радует не столько хлебом насущным, сколько пирожными.

Кабинет М. А. Булгакова в квартире на Большой Пироговской

[Музей М. А. Булгакова]

Накануне отъезда Михаилу Афанасьевичу звонили из ленинградского Красного театра и сказали, что пришлют телеграмму с предложением. По пути он отправил жене письмо из Курска: «Ну, Любаня, можешь радоваться. Я уехал! Ты скучаешь без меня, конечно? Кстати: из Ленинграда должна быть телеграмма из театра. Телеграфируй мне коротко, что предлагает мне театр. Адрес свой я буду знать, по-видимому, в Севастополе. Душка, зайди к портному. Вскрывай всю корреспонденцию. Твой». Бурная энергия трамовцев гоняла их по поезду, и они принесли известие, что в мягком вагоне есть место. В Серпухове я доплатил и перешел. В Серпухове в буфете не было ни одной капли никакой жидкости. Представляете себе трамовцев с гитарой, без подушек, без чайников, без воды, на деревянных лавках? К утру трупики, надо полагать. Я устроил свое хозяйство на верхней полке. С отвращением любуюсь пейзажами. Солнце. Гуси.

В Харькове на остановке случайно пересекся с Бокшанской. А лучше бы с ее сестрой! С которой они вообще-то не похожи. Видно, Леночка пошла в отца, а Оленька – в мать».

На другой день из Симферополя он снова писал жене: «Дорогая Любаня! Здесь яркое солнце. Крым такой же противненький, как и был. Трамовцы бодры, как огурчики. На станциях в буфетах кой-что попадается, но большею частью пустовато. Бабы к поездам на юге выносят огурцы, вишни, яйца, булки, лук, молоко. Поезд опаздывает. В Харькове видел Оленьку (очень мила, принесла мне папирос), Федю, Комиссарова и Лесли. Вышли к поезду. Целую! Как Бутон? Пожалуйста, ангел, сходи к Бычкову-портному, чтобы поберег костюм мой. Буду мерить по приезде. Если будет телеграмма из театра в Ленинграде – телеграфируй. М».

А секретному агенту Мадлене курортник дал телеграмму: «Убежден ваше ведомство может срочно приобрести Москве курбюро путевку южный берег Крыма тчк как здоровье впр привет вашему семейству вскл».

Из Симферополя – на автобусе труппу и реквизит на грузовике – повезли в Мисхор, где Булгаков с Любашей уже был четыре года назад и остался доволен. Сейчас он ехал под крымским солнцем и ликовал, все-таки надеясь, что переборет страх и приедет, но не Люба, а Люся. Смешно, что они обе на Лю.

– Экий я люля-кебаб, – пробормотал он сам себе с усмешкой.

В Мисхоре ТРАМ разбросали по разным пансионатам, а консультанта Булгакова поселили отдельно в «Магнолии», чудесном санатории на восемьдесят мест. Его встретили запахи магнолий, аромат сосен, снотворная тишина, покой. Рай! И в этом раю Адаму Булгакову и с одной Евой хорошо было бы, и с другой, а еще лучше – одному! Пообедав, поспал, потом наплавался в море до превращения в медузу и, поужинав, завалился снова спать надолго. Утром написал жене: «Дорогая Любинька, устроился хорошо. Погода неописуемо хороша. Я очень жалею, что нет никого из приятелей, все чужие личики. Питание: частным образом, по-видимому, ни черта нет. По путевкам в пансионате – сносно вполне. Жаль, что не было возможности мне взять тебя (совесть грызет, что я один под солнцем). Сейчас еду в Ялту на катере, хочу посмотреть, что там. Привет всем. Целую. Мак. P. S. Но трамовцы – симпатичны».

И он не лукавил, ему и впрямь хотелось бы, чтоб Любаша приехала с ним. И все бы завидовали, какая у него стройная, спортивная и веселая жена. Но еще лучше было бы, чтоб он поселился в Крыму один, а к нему тайно приходила… К-хм!.. Умолчим.

Отправляясь на катер, он получил на проходной санатория телеграмму, и сердце скакнуло: приедет! Но увы: «Здравствуйте зпт друг мой Мишенька тчк Очень вас вспоминаю зпт и очень вы милы моему сердцу тчк Поправляйтесь зпт отдыхайте тчк Хочется вас увидеть веселым зпт бодрым зпт жутким симпатягой тчк Ваша Мадлена Трусикова Ненадежная».

Опечалился и рассердился: ну что ж, как видно, этим летом все ласки – полковнику!

Трамовцы допекали не