Дитя чумного края - Натали Абражевич

Йер встряхнулась, и вдруг осознала, что действительно сидит на остове какого-то шатра. Намертво стиснутые пальцы все еще сжимают меч, а в черноте густой ночи колдуньи встали в круг, чтоб выжечь уж почти что не способную пошевелиться кучу, какой обратился вершниг.

Тот дернулся в последний раз и наконец затих.

* * *

Лагерь все гудел — в темноте он мельтешил огнями и сверкал кострами, и Йер пялилась то на него, то вверх, на небо — звезды там, как отражение в пруду, невзрачно повторяли проблески огня.

Сил пошевелиться не осталось, голова была пуста. Целительницы не могли помочь — нет ран и ссадин, чтобы залечить, а от магического переутомления всего одно лекарство — потерпеть и переждать.

Идти в палатку и ложиться спать ей не хотелось: думала, что не уснет, а если и уснет — опять измучается снами. Да и не сказать, чтоб Йер была измотана — будь дело только лишь в усталости, какая наступает после долгого труда и тренировок — не было бы повода переживать.

Чуть позатих несносный ветер, но с концами не пропал, и осторожно шевелил полы плаща и пряди — те упали на лицо, но чтоб их подобрать, пришлось бы шевелиться, а Йер и моргала через раз, тогда лишь, когда начинало жечь глаза.

— Эй! — кто-то плюхнулся с ней рядом.

Нет, не кто-то — Йер узнала еще по шагам, но голова была пуста и не способна это осознать.

— Держи.

Крупная фляжка почти ткнулась в грудь. Йер все же шевельнулась и взялась за горлышко — ладонь согрело жаром до того приятным, ей не хотелось его выпускать. Нос щекотало запахом вина и пряностей. Она глотнула — оказалось, что вино крепленое, заметно отдающее противной бражкой да и просто гадкое.

— Что с Содрехтом? — спросила она еле слышно.

Не шептала — просто голос не звучал, а ей невыносимо не хотелось совершать усилие, чтоб говорить погромче.

— Нас переживет. — Хоть Йергерт и шутил, тон был лишен смешливости.

Йер с явственным усилием скосила взгляд и присмотрелась к хмурому лицу — в сумраке ночи толком ничего не разобрать, а зажигать магический светляк не стоило и думать.

— Поподробней.

— Было бы совсем не страшно, если бы не этот его сраный дар. А так его заштопали, и, вроде, помереть не должен, но к утру узнаем точно. Впрочем, если после Энсинга забегал, то тут — даже не почешется.

— Да хранят его Южные Духи.

— Уже сохранили, раз еще живой.

Йер коротко мазнула взглядом, но не огрызнулась — слишком мало было сил. Лишь сделала еще глоток. Йергерт безмолвно наблюдал, следя за каждым жестом — она кожей чувствовала взгляд. Под ним вино толкалось в горло слишком явственно — до отзвука неловкости: знатные де́вицы не глушат пойло из горла.

Она оторвалась, поймала его взгляд, вскинула брови.

— Ты сегодня молодец, — сказал он к ее удивлению. — Вершниг убит благодаря тебе. Другие чародейки побоялись сунуться так близко.

— Ну а ты ублюдок — как всегда. Чем думал, когда зашвырнул меня ему под ноги? — сил на злость не оставалось, и слова звучали ровно и спокойно, почти безучастно.

— Сделал то, что должен был.

— Он чуть меня не раздавил.

— Не раздавил.

Йер крепко, до цветных кругов смежила веки, сжала фляжку, отыскала в себе уголек будущей злости, и, когда взглянула Йергерту в глаза, в осенней рыжине вокруг зрачка мелькнуло пламя.

Он дернулся назад — Йер не добилась бы такого даже если б вздумала отвесить щелчок по носу. И Йергерт тоже начал злиться.

— Это бой, чего ты ожидала? Что тебя за ручку поведут? Поберегут? Что о тебе я буду больше беспокоиться, чем о возможности прикончить эту тварь?

— Что вытащишь язык из задницы и хоть предупредишь.

— В бою нет времени.

Йер только ядовито усмехнулась и не стала отвечать — в усмешке этой слишком явно видно было желчь, невысказанное “до этого предупреждал” и “ты хотел бы, чтобы я там умерла”, и едкую насмешку, что он отговаривается и не желает это признавать.

Он разозлился лишь сильней и сплюнул под ноги.

— Ты снова вбила себе в голову, что я только и думаю, что о тебе, а не о множестве гораздо более существенных вещей. И это уже раздражает.

Йер размазала усмешку шире — в этот раз не верила. Тогда в обозе ему правда было на нее плевать, но в этот миг — совсем другое дело. Она знала это выражение лица и бегающий взгляд, досадливую резкость, раздражение в движениях, то как он замирает, а затем напротив суетится — он так делал прежде, когда силился поймать любое ее слово, любой жест.

Она не знала, что теперь вдруг поменялось, но ей сделалось спокойно. Для нее это “как прежде” не успело стать чужим, а он совсем отвык.

— Хлебало треснет, если будешь столько лыбиться!

Йер обнажила зубы, отсалютовала ему флягой и демонстративно взялась пить. Пусть злится — ей ужасно это нравилось. И отчего-то она знала: он ей ничего не сделает, хотя она не может пока толком колдовать, и он наверняка заметил. В первый раз с момента, как покинула Лиесс, она настолько остро чувствовала себя в безопасности. И чувство оказалось до того уютным, упоительным, что ей было совсем плевать, что дело в опустевшей голове, в иссякших силах, каких не осталось на тревогу, и в вине, что начинало давать в голову. Казалось, вес целого мира рухнул с плеч.

И даже больше не смущало то, как пристально и жадно Йергерт на нее смотрел. Поняв, что она видит, он поспешно отвернулся — волосы хлестнули в воздухе. А Йер оторвалась от горлышка и вдруг расхохоталась.

Йергерт вырвал у нее вино из рук.

— Сущая дрянь, — сообщила она доверительно. — Тут никакие пряности не отобьют такое послевкусие.

— Поэтому ты вылакала половину.

— Если не хотел, чтоб я пила, то не давал бы.

— В следующий раз не буду.

Йер опять расхохоталась — ее жутко радовала эта перебранка.

— Сколько можно ржать? — зло рявкнул Йергерт — злее, чем она ждала. — У тебя нервное?

Он в целом поменялся — весь напрягся и стал озираться, будто силился прислушаться и что-то отыскать.

— Ехидное, — поправила Йерсена. — Над тобой, таким вот дураком, смеюсь.

Прошедший мимо полубрат задел его полой плаща, и Йергерт в этот миг заметно вздрогнул и вскочил.

— Простите Духов ради! — спешно буркнул полубрат и растворился в темноте.

Йер