Акимбеков С. Казахстан в Российской империи - Султан Акимбеков

Собственно, для российской администрации это и было одной из важных задач в процессе реформ в Казахской степи. Она стремилась понизить уровень организации казахского общества от более крупных объединений к более мелким. В связи с этим очень показательно мнение Александра Эткинда. «Подчиняя себе крупные этнические сообщества, империя разделяла их на меньшие по размеру коллективные единицы непрямого правления, которые становились посредниками между сувереном и отдельными семьями. В своих важнейших делах, таких как налогообложение, призыв на воинскую службу или судопроизводство, суверен имел дело с общиной, а не с отдельными личностями»[525]. Понятно, что это был общий имперский подход, точно также управлялись и русское крестьянское население. На общину перекладывались функции низовой администрации. В этом смысле действительно происходило сближение казахов с принципами организации Российской империи. Но здесь надо отметить, что в обоих случаях речь шла о консервации достаточно архаичных отношений. Это касалось и родоплеменной структуры казахского общества, и российского централизованного бюрократического государства второй половины XIX века, которое после освобождения крестьян опиралось на крестьянскую общину.

В данном случае стоит отметить ещё и то обстоятельство, что введение выборов в казахское общество также было ориентировано на реализацию управленческих задач. Борьба на выборах родовых партий в небольших по размеру территориальных объединениях способствовала разделению казахского населения, которое находилось в состоянии постоянной конкуренции друг с другом. «Выборные кампании у местного населения выродились в непрекращающуюся борьбу «партий» и сопровождались беспорядками, интригами, подкупами, ложными доносами и жалобами начальству. Искусственно возникшие противоречия между родовыми группами население стало регулировать с использованием «новых правил игры», предложенных российскими законодателями»[526]. При отсутствии реального самоуправления и наличии уездного начальника с максимальными полномочиями такое разделение делало данного представителя российской администрации главным арбитром внутриказахских отношений. От его поддержки напрямую зависело положение того или иного родового объединения. Потому что поражение на выборах автоматически ставило проигравшее объединение в весьма тяжёлую ситуацию.

Очень показателен пример из истории Букеевского ханства. «В прошении от 18 декабря 1899 г. в земской отдел министерства внутренних дел от бедного и малочисленного Бибитова отделения старшинства № 5 Камыш-Самарской части Букеевского ханства (20 кибитковладельцев) жаловались на притеснение своими одноаульцами из богатого и многочисленного Тулекового отделения, состоявшего из 70 кибитковладельцев. Доверенный бедняков писал: «Несмотря на равное право моих доверителей, однообщественники мои Тулекова отделения — в числе 70 домохозяев с поверенными Арыкбаем Чамаковым и др. во главе, опираясь на своё подавляющее большинство, а равно и богатство, давшее им полную возможность влияния на местное наше сообщество, со второй половины 1880-х годов стали добиваться права исключительного пользования общинными пастбищами и угодьями всего нашего общества № 5 старшинства. Наши однообщественники в своё время неоднократно бывали преследуемы местными властями, начиная с временного совета по управлению ордою и кончая сменяющимися правителями участкового управления… действие это не должно относиться к разряду функций схода выборных. Тулековцы, как отделение многочисленное, богатое и влиятельное таким способом и хотели добиться своей заветной цели, веря вполне, что сход выборных не пойдёт против них»[527]. Заметим, что в качестве субъектов выступали именно родовые группы.

Поэтому, собственно, выборы нельзя считать шагом к самоуправлению, скорее это был способ внешнего управления родоплеменным сообществом. При этом противостоящие друг другу родоплеменные объединения были настолько небольшими, что находились в полной зависимости от российской власти. Причём последняя могла обходиться минимальным присутствием своей бюрократии в степных условиях. Собственно, и в сельской России присутствие государства было также минимальным. В этом смысле такая система была удобной, потому что не требовала больших затрат на содержание аппарата управления. Но это не отменяло того факта, что в условиях второй половины XIX века это была крайне архаичная система.

В определённой степени одним из признаков внешнего управления и отделения от остального населения империи можно считать также и освобождение от рекрутской повинности. Хотя, для казахского населения, также, как и для других мусульман, которых не призывали на военную службу, это выглядело как несомненная льгота. Но в то же время это было признаком внешнего управления мусульманами. В случае с казахами и мусульманами Средней Азии это ещё раз подчёркивало их отдалённость от остальной империи. Собственно, среди прочих обстоятельств это и делало их настоящей колонией. В целом после присоединения Средней Азии и превращения Казахстана во внутреннюю провинцию Российской империи вопрос потенциальной нелояльности их населения приобрёл большое значение. Отказ от призыва в армию его представителей вполне отражал эти опасения. Но в то же время это было признаком дистанции между мусульманским населением и государством.

Другой момент был связан с духовными делами. По Временному положению 1868 года согласно параграфу 251 казахи перестали находиться в ведении Оренбургского мусульманского духовного собрания. Характерно, что, исходя из параграфа 254, муллы могли быть выбраны исключительно из казахов, русских подданных, с подчинением их «общему гражданскому управлению, а через него министерству внутренних дел»[528]. Это должно было исключить влияние на казахов татарских и среднеазиатских религиозных деятелей. Причём в тексте была сделана весьма показательная поправка, что «муллой может быть всякий, способный к тому по понятиям киргизов»[529]. То есть в данном случае исключались все формальные требования, вроде получения специальных знаний в духовных учреждениях.

В результате наиболее влиятельные рода могли выдвигать мулл из своей среды, рассматривая их как часть их системы власти и влияния. Естественно, это вело к снижению уровня их религиозности. В то же время право утверждать мулл и увольнять их, согласно 256 параграфу, находилось в руках военного губернатора[530]. Кроме того, для устройства при мечетях школ и вообще для преподавания грамоты муллам надо было получать разрешение уездного начальника. Очевидно, что это было дополнительным препятствием на пути распространения образования на мусульманской основе.

Весьма характерен был также запрет вакфов. В оседлом мусульманском обществе вакфы были важной частью экономического самообеспечения исламского духовенства. Для примера, в Бухарском эмирате 24% всей обрабатываемой земли принадлежала вакфам[531]. Хотя в кочевом казахском обществе исторически вакфов не существовало, за исключением оседлых территорий вокруг присырдарьинских городов, пункт об их запрете тем не менее имел важное значение. Российские власти таким образом закрывали теоретическую возможность появления вакфов в Казахской степи.

Логика здесь заключалась в том, что если на казахских территориях появится земледелие, а это было вполне вероятное развитие событий, то рано или поздно встанет вопрос о статусе обрабатываемой земли. Соответственно возможно и появление желания у