Давайте помолимся! (сборник) - Аяз Мирсаидович Гилязов

внешнему облику, по характерным чертам лица я понял, что передо мной татарин. Я уже знал, что этот паренёк с карими, обрамлёнными большими голубыми кольцами глазами, с желтоватого оттенка скулами всего на два года старше меня. Я тихонечко, так, чтобы было слышно парню, сказал: «Здравствуй, земляк!» Наверное, надо было обратиться к нему «браток!», я ведь не знал, из каких краёв он попал сюда. Приветствия моего он не принял, вместо ответа посмотрел на Файзрахман-абзый. Я сразу понял его немой вопрос: «Зачем таскаешь сюда всяких посторонних?» Однако же, чтобы нечаянно не коснуться его тела, неосторожно не задеть, сел на топчан. Парень по пояс раздетый, с ног снял портянки, смятые, словно зажёванные телёнком салфетки, они лежат возле его голых ног. Файзрахман-абзый – большой любитель поговорить – сегодня тише воды, ниже травы, то почешет пятую точку, то передёрнет плечами, только в разговор не встревает, раз он не решается, то и мой рот на замке, реснички хозяина, пятого татарина, усталыми стрелами воткнулись в лужи на полу. Мало мы просидели или долго смогли вытерпеть, не помню. Тронулись, когда вокруг начали валиться на кровати, громко присвистывать и храпеть, когда хозяин, многозначительно посмотрев на Файзрахман-абзый, несколько раз зевнул, пряча плотно сжатые губы за огромной, как лоток для муки, ладонью. Парень ничего не сказал на прощание, показалось, даже глаз не поднял, лежал на своём топчане, как обнажённый покойник, тяжело перенося наш приход…

Парня судил военный трибунал. Ни о чём таком не думая, ничего не замышляя, он, оказывается, чистил автомат в казарме. Работа закончена, решив проверить чистоту ствола, он приставляет автомат к глазу… а ствол наводится аккурат на висевший на стене портрет Сталина. Раз подносит оружие парень, второй раз проверяет чистоту, а старшина у них – ворчливый, придирчивый хохол… этот старшина в тот же вечер пишет докладную: «Такой-то солдат дважды прицелился в нашего великого вождя Сталина!» На рассвете парня арестовывают, а уже через три дня очередное заседание военного трибунала «За попытку убийства великого вождя Сталина» приговаривает солдата такого-то к двадцати пяти годам. После двадцати пяти лет он ещё на пять лет лишается всех прав, затем ещё на пять лет приговаривается к ссылке… В общем, солдата на тридцать пять лет вычёркивают из нормальной жизни…

Хоть он со мной и не поговорил, добрым взглядом не приласкал, всё равно я очень переживал за солдата. Полюбил я его! Солдат всей своей сутью был татарином! Говорю же, такие глаза бывают только у кротких татар. Такие сильные, привычные к труду руки с крупными венами бывают только у татар, всю жизнь надрывающихся, которым даже некогда поднять глаза и полюбоваться солнцем. Руки-ноги, худые, словно скалка, плечи, наголо обритая голова – всё это было татарским. Я стал к нему захаживать. Захожу, долго сижу возле него, произнесу пару слов о себе, в те блаженные минуты, когда получал посылку, никогда не забывал выделить «пайку» и ему. Знаю, он ниоткуда никакой помощи не получает. Сколько бы раз ни смотрел, его тумбочка пуста, как амбар в голодный год. Кроме карандашного обломка, там ничего нет. Не знаю, что делал парень с моими гостинцами, когда я приносил долю из высланного мне родителями и клал на его тумбочку, он даже уголком глаз не смотрел, словно и не видел, что я принёс ему еду. Слушал он меня или нет, я всё равно рассказывал ему последние новости, многое из осторожно сообщаемой отцом в письмах информации о погоде-природе в родном краю, о состоянии дел в мире я доводил и до него. Мне хорошо находиться рядом с соплеменником, приятно без оглядки разговаривать по-татарски, хотя он мне и не отвечает, но я вижу, что он понимает каждое произнесённое мной слово. Он садится на кровати, пот с него ручьём бежит, обтирает негусто заросшую грудь снятой рубахой. Даже в холодной секции потеет парень, слушая меня, с ног до головы взмокает, со временем я стал более пристально вглядываться в эту особенность. Был бы толстым, тучным, сказал бы, жир тает и наружу вытекает! Я решил, что у бедолаги, на чьём теле мяса – и одной вороне пообедать не хватит, волнения, переживания по поводу услышанных от меня новостей выходят через потовые железы. Бараки в разные недели отапливают по-разному, бывает, что жалеют дрова, поджимают пламя, в такие дни в углах секции ветер в салки играет. Но парень и тогда весь мокрый от пота! Удивительно, то вспотеет, то мёрзнуть начинает. Но рубаху или френч всё одно не накидывает. Терпеливый он, очень терпеливый!..

Поначалу я пытался разговорить его, но позже от этой затеи отказался. Со временем я полюбил его и за молчаливость, за неразговорчивость!.. Он был для меня невспаханным, незасеянным полем, целиной. И он мой соплеменник, желание поговорить с кем-либо на родном языке всегда преследует человека… Среди четверых татар все тонкости языка были известны лишь ему одному, делаю я вывод, ибо он умел слушать не только ушами, но и всем телом, лицом, глазами-бровями, даже волосатой грудью, широкими, выпирающими рёбрами. Однажды я был свидетелем его слёз и многое смог понять из его молчаливого плача, из его неподдельных жестов-намёков. Этот парень всего на два года старше меня, надеюсь, жив и сейчас. Возможно, что он читает татарскую литературу. Потому что этот парень был настоящим татарином в нескольких поколениях…

Мы с начала века бьём в колокола: «Татары спят, татары спят!» Немного сомневаемся по этому поводу, как маленькие дети: «Татары проснутся! Уже просыпаются!» Не прочувствовавшие как следует настоящую историю близорукие в ладоши хлопают: «Проснулись наши татары!» Эх, кабы оно и вправду так было!

Разных татар повидали, много сплетен о них понаслышались. Вот мы, в Актасе, пятеро татар из пяти разных областей собрались. Из пяти мест, все разные. Во скольких из них остались по сей день татары?! Говоря: «Проснулись!» – не обманываемся ли мы? Зачем нужно ехать в такую даль, в насильно сведшие татар казахстанские степи? Давайте так договоримся, пусть каждый выйдет на улицу, встанет напротив своего дома и будет не торопясь, одну за другой оглядывать квартиры. Живут ли в них престарелые татары? А они есть, они сохранились. То тут, то там мелькают симпатичные тюбетейки, светлые, словно детская душа, головные платки. В доблестной и милосердной столице, корневище и центре всех татар городе Казани нет, наверное, уголка, где не жили бы татары. А теперь давайте погрузимся в печальную тишину и на минутку задумаемся: из сотен домов, тысяч