Машина смерти - Джин Мастейн

был жив. Никто не знал почти никаких подробностей о нем – из соображений собственной безопасности. Но бывший головной дозорный группы РПДД был не только жив, но и в определенном смысле процветал, в своем особом бруклинском стиле.

Его вторая попытка начать жизнь в Калифорнии началась за несколько дней до Рождества 1979 года, когда он усадил свою семью в «мерседес» за тридцать тысяч долларов, который он из мести украл у своего обвинителя и бывшего партнера по наркотикам Мэтти Реги. После захватывающей поездки от побережья до побережья новая банда Монтильо – в нее входили теперь только члены его семейства – оказалась в Сакраменто.

Проделав долгий путь через всю страну, Доминик и Дениз с неохотой признали, что не могут начать новую жизнь на своем любимом месте, в районе Сан-Франциско – Беркли: именно там его мог найти каждый, кто захотел бы это сделать, – Нино, Рой или друзья отца Мэтти Реги.

Какое-то время назад один их старый друг переехал в Сакраменто, что в нескольких часах езды к востоку от Сан-Франциско, так что те места казались супругам наилучшим выбором. Как бывшие жители северной части штата, они унаследовали высокомерное отношение северных калифорнийцев к броско-безвкусным особенностям юга. Сакраменто, сельскохозяйственный, текстильный и военно-промышленный центр на равнине между горными хребтами, был также столицей штата и домом для четверти миллиона человек. Это было место, где можно было прекрасно жить и оставаться неузнанным. У них еще оставалось время пустить корни. Ему было тридцать два, ей – двадцать восемь.

Все их имущество, с которым они прибыли, состояло из одежды и примерно тысячи долларов наличными. Они сняли квартирку в захудалом районе; «мерседес» Мэтти Реги был самым заметным автомобилем в квартале, и Доминик намеревался продать его, когда у них закончатся деньги. К счастью для него и к несчастью для налогоплательщиков, ему не пришлось этого делать, потому что, к его удивлению, подав заявление на получение помощи от государства, семья ее получила – в размере, достаточном, чтобы покрыть арендную плату и прокормить Камарию и Доминика-младшего. Дениз, находившаяся на втором триместре беременности, также получила бесплатное дородовое наблюдение.

В те дни получить пособие в Калифорнии было несложно, поэтому Доминик просто предъявил несколько давних писем от врача Управления по делам ветеранов, который лечил его от посттравматического синдрома в 1974 году, и сообщил, что эмоциональное состояние еще не позволяет ему работать или общаться с людьми. Он также сказал сотрудникам службы социального обеспечения, что не работал с 1973 года, с тех пор как его дядя закрыл автосервис, которым он заведовал. С той работой он вполне мог справляться, потому что она была в помещении и не требовала особого взаимодействия с людьми.

На самом же деле все было наоборот: пагубные последствия войны, воспоминания о расчлененных телах и кошмары, в которых артиллерийские снаряды пробивали дыры в груди, рассеялись аккурат через два года после того, как он уволился из автосервиса и принялся работать в режиме «полный рабочий день» на дядю Нино, а эта работа был сопряжена с большим количеством разнообразного общения. По правде сказать, Доминик приписывал такой эффект именно «воздействию “такой жизни”».

Решение финансовой проблемы с помощью откровенного обмана уже через несколько дней после прибытия в Калифорнию было худшим вариантом из всех возможных. Вместо того чтобы найти работу, которая не только прокормила бы его, а, возможно, даже приносила бы ему удовольствие и развивала его профессиональные качества, Доминик снова заделался «умником», хотя и рассматривал пособие как компенсацию за безвыходное положение, в которое его поставила Администрация по делам ветеранов. В этой организации в свое время обнаружили, что его кошмары не были связаны с боевыми действиями, потому что он не жаловался на них, когда его демобилизовали.

Заняться было особо нечем, денег на кокаин, подруг и ночную жизнь не было; поэтому он начал проводить время в центре ветеранов Вьетнама в Сакраменто – и узнал, что ветераны Вьетнама совершают самоубийства чаще, чем ветераны других войн. Он вызвался стать консультантом для тех, кого, в отличие от него, все еще терзало беспокойство. Жалобы его клиентов были похожи. Их призывали на войну обманным путем, калечили в зачастую бессмысленных сражениях, а затем клеймили как проигравших; они чувствовали себя мишенями дурацкого розыгрыша национального масштаба. Он пытался заставить их смотреть на войну так, как смотрел на нее он сам: в том, чтобы служить или проигрывать, нет стыда; позор ложился на генералов и политиков, посылавших их воевать.

– Вам легко говорить, – сказал ему как-то один ветеран. – Вы вернулись домой героем со всеми этими сраными медалями.

Доминик действительно чувствовал себя героем (по крайней мере, героем войны), но никогда в этом не признавался.

– У меня не было цели получить медаль, – ответил он. – Никто из тех, у кого была такая цель, ее не получил. Это было только вопросом инстинкта и выживания. Все, что нужно было, – почаще оглядываться.

Доминик стал активным участником кампании, направленной на то, чтобы заставить правительство признать канцерогенное действие дефолианта «Оранжевый агент», применявшегося во время войны, и выплатить компенсацию ветеранам, подвергшимся его воздействию (как это случилось, например, на высоте 875). Со временем его центр собрал десять тысяч подписей под петицией, вылившейся в коллективный иск против правительства, которое, несмотря на имевшиеся доказательства, настаивало на том, что «Оранжевый агент» не может быть связан с высоким уровнем заболеваемости раком среди ветеранов Вьетнама.

Вместе с другими ветеранами из Центра Доминик построил деревянную лачугу высоко в горах Сьерра-Невады. Это был домик на дереве для мужчин – этакая легитимная версия общественного клуба «Ветераны и друзья». Сделки, которые там заключались, касались исключительно косяков с марихуаной. В горах он чувствовал себя удаленным от потрясений Бруклина, но все же не окончательно умиротворенным. Сакраменто представлялся ему лишь переходным этапом. Его афера с социальным обеспечением была успешной, но наносила ущерб самооценке – как его собственной, так и всего семейства.

В мае 1980 года у них с Дениз родилась дочь, которую они назвали Мариной – как и имя Камарии, это была косвенная дань уважения его матери, Марии. Рождение Марины подтолкнуло Доминика к действию. Он сказал Дениз, что ему нужно снова заняться своим «товаром».

– Но не здесь. Я собираюсь проверить, как обстоят дела в Лос-Анджелесе.

– Ты хочешь снова вернуться к «такой жизни»?

– А что мне делать, туфли продавать? В Бруклин я возвращаться не собираюсь. Люди там красиво одеваются, но ведь кто-то всегда говорил: «Если не из Бруклина, значит, фермеры».

Доминик рассмеялся, и Дениз тоже. Ей