Воля Неба и судьба человека. Труды и переводы - Лариса Евгеньевна Померанцева

Дэн Фану понравились мои стихи, но он вдруг внезапно умер. Тан Цюй[754], читая мои стихи, плакал. Вскоре скончался и он. Остались Вы, и Вы уже в течение десятка лет страдаете. Увы! Неужели Небо положило окончательно уничтожить шесть родов и четыре начала[755]? Или мне не дано постигнуть небесный промысел, а Небо не хочет, чтобы беды малых людей были услышаны государем. Если это так, то по чьей недоброй воле сыплются на поэтов несчастья?

Вспоминаю себя молодым человеком, приехавшим из далекой Заставы[756]. Кроме чтения и занятий, во всем остальном я был совершенно несведущ, вплоть до каллиграфии и живописи, игры в кости и шашки, – во всем том, что служит обществу развлечением. Ничего не знал, невежество мое было очевидно. Когда я сдал экзамен на высшую степень, при дворе у меня не было даже самого отдаленного родственника, среди преуспевающих чиновников – хоть каких-нибудь знакомых. Спотыкаясь шел я по дороге, сулящей в будущем преуспеяние. Безоружный вступил я на поле литературных сражений. В течение десяти лет трижды сдавал экзамены и стал известен. Поднялся до высших ступеней чиновной лестницы, общался с самыми достойными и выдающимися людьми, служил самому государю. Начав с того, что прославился сочинениями, кончил тем, что заслужил наказание за эти же сочинения. Что ж, это неудивительно.

Недавно слышу, друзья говорят, что на экзаменах по ведомствам церемоний и истории в качестве образцов для экзаменующихся взяты мои оды и комментарии, а другие стихотворения у всех на устах. Я не поверил, смутился, а когда в Чанъани[757] пришлось быть, то опять слышал, что якобы военачальник Гао Сяюй хотел «поднести подарки» певичке[758], но она гордо сказала: «Я декламирую „Вечную печаль“ ученого Бо, я не как все!» Тогда цена была повышена. В одном из Ваших писем говорится, что, будучи в Тунчжоу, Вы видели в прибрежной харчевне на колонне мои стихи. Кто их написал? Недавно мне самому случилось быть в месте к югу от реки Хань, и я встретил толпу гуляющих – хозяина с гостями. Певички, указывая на меня, говорили дург другу: «Это автор „Циньских напевов“ и „Вечной печали“!». От Чанъани до Цзянси – несколько тысяч ли, и на всем пути в местных школах, в буддийских кумирнях, на постоялых дворах – повсюду я видел свои стихи. Простые люди, монахи, вдовы и девушки – все распевали мои песни. Это правда, что резьба червячка-древоточца[759] недостойна слишком большого внимания, однако в наше время народ ценит именно это. И будь то наидостойнейшие, вроде Ван Бао[760] и Ян Сюна, или наши предшественники – Ли Бо и Ду Фу, никто не смог бы остаться равнодушным.

Древние говорили: «Слава – общее достояние, много из нее забирать нельзя»[761]. А что же я? Я имел славы среди современников уже очень много. К этой славе захотел еще прижизненного счастья. Раз я Творец, разве захочу делиться с кем-нибудь? Нынешняя бедность, конечно, поделом. А как бедствовали такие поэты, как Цэнь Цзыан, Ду Фу! Мелкие чиновники, они страдали от жестокой бедности до самой смерти. Ли Бо, Мэн Хаожань[762] не получили и маленькой должности, всю жизнь жили в горе и нужде. И в наши дни Мэн Цзяо[763] только в шестьдесят лет сдал экзамен и стал чиновником музыкальной службы. Чжан Цзи[764] в шестьдесят лет все еще не приступил к должности служителя в ведомстве жертвоприношений. А какие люди! Какие люди! Что уж говорить обо мне, во многом им уступающем. Ныне я хоть и сослан в далекий уезд в качестве помощника начальника округа, но за этот пятый чиновничий ранг в месяц получаю жалованье в сорок с лишним тысяч монет. В холод есть одежда, в голод – еда, еще достается и домашним. Можно сказать, у меня все в порядке. О Вэйчжи, Вэйчжи! Не беспокойтесь за меня.

Вот уже несколько месяцев я разбираю бумаги, отбираю старые и новые стихи, классифицирую их, разделяю на свитки, даю заглавия. С тех пор как заступил на должность «собирателя утерянного», все, что мне попадалось, что меня трогало, что относилось к похвальным словам, сатирам, аллегориям, иносказаниям от правления «удэ» до «юаньхэ»[765]5, я озаглавливал в соответствии с содержанием и назвал «Новые юэфу»[766]. Собралось сто пятьдесят стихотворений, в целом их можно отнести к сатирам и аллегориям. Есть еще такие, которые написаны на просторе, когда я уходил от общественных дел и был предоставлен сам себе или болел и было свободное время, наслаждался покоем и свободно отдавался чувствам,– таких сотня стихотворений. Их можно обозначить заголовком «На досуге». Есть еще около сотни стихотворений, которые говорят как будто о вещах внешних, но затронувших сердце, они были написаны под каким-то впечатлением и вылились в горестные напевы. Их можно назвать элегиями. Есть еще пяти- и семисловные уставные стихи[767] и «оборванные строки»[768] более четырехсот стихотворений. Их можно озаглавить «Разное». Всего пятнадцать свитков, около восьмисот стихотворений. Когда встретимся, все подарю Вам.

Вэйчжи! Древние говорили: «В бедности – совершенствуй себя, в достатке – облагодетельствуй Поднебесную»[769]. Я хоть и не ставлю себя высоко, но чту эти слова. Великий муж хранит в себе дао и ждет своего часа. Когда время наступит, он превращается в дракона в облаках, птицу Пэн[770], оседлавшую ветер, свободный, сильный, взмывает ввысь. Когда же его время не пришло, он подобен барсу, скрывающемуся в тумане, лебедю, парящему в высокой тьме, тихий, безмолвный, скрывается в уединении. Почему не от нас зависит, когда прийти, когда уйти? Вот и я, «стремясь облагодетельствовать Поднебесную», занимаюсь самосовершенствованием. На жизненном пути – это моя вера, выраженное в словах – это мои стихи. Сатиры и аллегории написаны из желания «облагодетельствовать Поднебесную»; те, что назвал «На досуге», отражают мое понимание долга по отношению к самому себе. Поэтому, обозревая мои стихи, узнаешь меня самого. Остальные, собранные в «Разное», связаны с каким-то моментом или предметом, могут вызвать улыбку или вздох, произвольно собраны в циклы. В них нет большой серьезности, но они способны рассеять печаль при расставании или доставить радость при встрече с друзьями и близкими. Сейчас, разбирая все это, ничего не смог выбросить. В другое время, когда будут складываться в книгу, кое-что можно и сократить.

Вэйчжи! Самое глубокое человеческое заблуждение – это верить ушам и не верить глазам, прославлять древность и презирать современность. Не будем