Никита Хрущев. Вождь вне системы - Нина Львовна Хрущева

значит, «опасность капиталистической реставрации в Советском Союзе исключена, и социализм победил не только полностью, но и окончательно». Если социализм победил, то насовсем ушли в прошлое чекистские методы — никакая новая чистка не может быть оправдана. Поэтому общество надо освободить от постоянного контроля, а руководство передать народу, чтобы функции государства выполняли социальные институты — профсоюз, комсомол[602].

Тогда активизировалась добровольная рабочая милиция, и отголоски таких городских патрулей, отсылавших к Ленину и революции, отразились в главном «оттепельном» фильме начала 1960-х, «Заставе Ильича» Марлена Хуциева. До «общенародного государства» было далеко, но кое-где самоуправление оказалось даже успешным. Партийные женщины курировали новые жилые комплексы — «хрущевки», создавая «женские советы», прямо как во времена Крупской: занимались работой детских садов, улучшали условия для трудящихся матерей.

Нина Петровна с удовольствием взяла шефство над такими советами, и поначалу ее визиты в детские сады в Черемушках или в районе Ходынского поля казались полезными. Чиновники быстрее выделяли средства в те районы, которые она курировала. Но успеть всюду она не могла. В конце концов ее начали возить в «образцово-показательные» жилотделы. Вместо помощи от нее визиты стали показухой для нее: «Передайте Никите Сергеевичу, как все хорошо работает». После долгой поездки в Америку осенью 1959 года она к этой обязанности уже не вернулась, но потом жалела. Хотя «и женщины стали совсем другие», говорила она, «их интересовала собственная жизнь больше, чем будущее социализма. Наверное, хорошо, не зря старались». Ее голос звучал растерянно: «Я уже отстала от жизни». Она вспоминала, как прадедушка упрекал ее, что она совсем не знает жизни: «Все старые большевики такие, идеалисты».

На съезде соратники Хрущева поспешили поддержать тезис о скором отмирании государства. Кириченко, тогда фактически правая рука первого секретаря, приветствовал «программу развитого строительства коммунизма». Аристов развивал идею «полной и окончательной» победы социализма. Микоян воспел хрущевскую «симфонию о коммунистическом строительстве», сказав, что его речь должна лечь в основу новой программы партии. Не один Петя Вайль считал премьера главным поэтом эпохи.

Суслов возражал: для «полной и окончательной победы социализма» нужно сперва победить «пережитки капитализма» и «влияние буржуазной идеологии». Общественные организации играют важную роль, но «не приведут к уменьшению роли государства».

Не удалось сгладить и разногласия с китайцами. Мао не признавал «мирного сосуществования», по-сталински полагая, что борьба с империализмом усиливается с продвижением социализма. Пекин оскорбляли такие реверансы в сторону США, утверждения, что «взаимные визиты государственных и общественных деятелей способствуют улучшению отношений между государствами, созданию такой атмосферы, которая обогревала бы тело и душу людей, создавала бы возможность жить без страха за будущее, чтобы исключить войну и обеспечить мирное сосуществование»[603].

Н. П. Кухарчук собирала других первых жен для общественной работы (с подписью Н. П. Кухарчук)

Крым, Ливадия, 1957

[Семейный архив автора]

Хрущев расхваливал американские «промышленный гений и деловитость», поощрительно цитировал буржуазные газеты и вообще предложил для скорейшего окончания «ненужной народам» холодной войны признать США победителями.

Призывая к разоружению, он, правда, заявил, что СССР «сейчас имеет средства, чтобы нанести сокрушительный удар по агрессору на любой точке земного шара… у нас организовано серийное производство межконтинентальных баллистических ракет». И сразу же пояснил, что говорит это «не для угрозы кому-либо, а чтобы внести ясность»[604].

Хрущевский «Съезд победителей» был абсолютной противоположностью сталинского собрания в 1934-м — «Съезда расстрелянных» — и по тезисам, и по тону. Но набирал обороты «культ» самого Хрущева. Он все больше вел себя как единоличный лидер; все меньше прислушивался к мнению окружающих. «Коллективное руководство» теперь практически не упоминалось; его заменили славословные фразы типа «ЦК во главе с Н. С. Хрущевым», «деятельность Президиума ЦК и лично товарища Н. С. Хрущева».

После съезда либеральная линия, казалось, победила окончательно. Накануне III съезда писателей в мае 1959 года ходили слухи о возвращении Пастернака обратно в их союз. Неожиданно не ограниченный цензурой в «Литературной газете» Паустовский разнес собратьев-литераторов за то, что они кривят душой и опять лакируют действительность. Жалок жребий писателя, искажающего правду во имя интересов, ничего общего с искусством не имеющих, писал он, имея в виду интересы партийные.

Главные литературные консерваторы Сурков и Кочетов были заменены в Союзе писателей и «Литературной газете» менее одиозными Константином Фединым и Сергеем Смирновым — автором известного тогда военного романа «Брестская крепость». А сам Хрущев выступил перед писателями с примирительной речью. Возможно, авторы, критикующие советскую жизнь, так хотят помочь партии, предположил он; положительно отозвался о Дудинцеве и его романе; покритиковал травлю тех, кто признал ошибки и готов «занять правильную позицию», имея в виду Пастернака. «Есть правильная поговорка — лежачего не бьют. И если в идейной борьбе противник сдается… и выражает готовность встать на правильные позиции, не отмахивайтесь от него, подайте руку, чтобы он мог в ряд встать, вместе работать».

Не все были впечатлены его сладкогласием. «Хрущев, юродствовавший на трибуне больше двух часов, читавший ни к селу ни к городу стихи, рассказывавший анекдоты, дошел в своем фиглярстве до того, что стал умолять съезд быть милостивым к побежденным и вообще власть судить и миловать передал писателям», — возмущался из Парижа поэт-эмигрант Владимир Злобин[605]. Но из Москвы встреча виделась многообещающей: первый секретарь сказал, что глупо запрещать книги и все вопросы должны решать сами авторы вместе с партией[606].

К сожалению, «бабье лето» длилось недолго. Испугавшись, что он далеко зашел в своем примиренчестве (и на него давил Суслов), Никита Сергеевич вскоре опять накинулся на писателей за нежелание следовать партийной направленности в литературе. ЦК представляет собой «волю миллионов людей», и авторы, не подчиняющие свои субъективные взгляды воле масс, создают собственный культ личности. Надо брать пример с Михаила Шолохова — если художник по-настоящему вовлечен в жизнь народа, партийный дух и есть смысл его работы[607]. Это был классический Хрущев, переливающийся как ртуть, катающийся как колобок. Сначала он следовал своим правильным освободительным инстинктам, потом, пугаясь неподконтрольности их воплощения, кидался в другую крайность.

Но пока ему светила звезда удачи, и дома, и за рубежом. Пытаясь разрядить зреющий Берлинский кризис, весной в Москву приехал премьер-министр Великобритании Гарольд Макмиллан. Недавно глубоко презиравший Хрущева, теперь он хотел лично удостовериться, насколько далеко тот готов пойти в своих угрозах насчет мирного договора с ГДР. Макмиллан предлагал встречу министров иностранных дел четырех держав для урегулирования ситуации. Но Хрущев настаивал, что вопрос Берлина может решаться только лидерами, и хитроумно придумал