журнал "ПРОЗА СИБИРИ" №1 1996 г. - Вячеслав Крапивин

высокопоставленными людьми королевства, Жанна обманом завладела бриллиантовым ожерельем, предназначенным для фаворитки Людовика XV. Когда это все было раскрыто, Жанне выжгли на плече позорное клеймо и приговорили к пожизненному заключению..."

Действительно, Л. Квятковский видел могилу Жанны де Валуа в 1913 году. Об этом мне сообщил симферопольский историк-краевед А. Столбунов. Он же сообщил, что другой художник — П. М. Туманский — через несколько лет после Квятковского, — в 1930 году, —также зарисовал могилу с надгробием и домик, в котором жила графиня, — репродукция с рисунка, Туманского долгие годы хранилась у дочери акцизного советника Михаила Карамалинина, члена Таврической архивной комиссии Аглаи Михайловны Ляховой, а сейчас находится в одном из петербургских архивов.

Я пишу так подробно о могиле де Ла Мотт только потому, что для эксгумации важно найти те останки, которые сохранила земля, а могила знаменитой француженки исчезла, будто ее вовсе не существовало.

А именно мне, как члену будущей франко-русской экспедиции, Анатолий Старостин поручил отыскать точное место захоронения графини. Отсюда и возникла переписка с историками-краеведами.

Валерий Зеленский, ученый и знаток Старого Крыма, сообщил мне печальную весть: нет больше могилы де Ла Мотт. Могила находилась вблизи армяно-григорианской церкви и церковь эту снесли. И снесли не в первые годы революции, не в тридцатые годы, а в 1967 году. А возле церкви, уже бывшей, проложили асфальтовую дорогу, которая и прошла над могилой графини.

Но в подтверждение того, что могила была именно на этом месте, Зеленский сообщил, что у симферопольского краеведа Федора Антоновского есть фотографический снимок надгробной плиты...

Впоследствии я увидел этот снимок, он был подарен Антоновским члену клуба любителей истории Севастополя!

Но вернемся пока не к смерти, а к жизни графини: Жанна де Валуа, она же — Гоше, Гаше, Гашет, а также, де Круа и прочая, прожила свою жизнь словно для того, чтобы помочь Александру Дюма-отцу создать образ миледи в „Трех мушкетерах" и написать роман „Ожерелье королевы".

Итак, графиня Жанна де Ла Мотт-Валуа, в жилах которой текла голубая кровь Генриха IV, родилась в 1756 году, — ее мать Николь де Савиньи была любовницей Генриха!

Есть свидетельства, что будущая героиня многих романов, — жизненных и литературных, — еще в детские годы овладела' многими способами отнимания денег у простофиль простого и королевского происхождения, но развились эти способности в полной мере тогда, когда она вышла замуж за жандармского офицера графа де Ла Мотт и перекочевала в Париж.

О-о-о, Париж!..

Там-то она и познакомилась с кардиналом Страсбургским Луи Роганом и итальянцем Джузеппе Бальзаме. Нам Бальзамо больше известен под именем Калиостро.

Да, да, это тот самый Калиостро, который врачевал все болезни, как сегодня Кашпировский или Чумак; оживлял трупы, как наш современник колдун Лонго; мог любой металл обращать в золото, читать мысли собеседников, проходить сквозь стены и тюремные решетки, и... прочая, прочая, прочая. Легче перечислить то, чего не умел делать почтеннейший маг и волшебник Калиостро!

Чтобы полностью охарактеризовать любезнейшего друга графини де Ла Мотт, — „Скажите, кто ваши друзья, и я скажу, кто вы!" — почтеннейшего графа Джузеппе Бальзамо, припомним один из самых правдивых случаев в его жизни.

Однажды в Страсбурге Калиостро увидел картину. На живописном полотне был распят Иисус Христос. Калиостро внимательно осмотрел картину, поморщился при виде ржавых гвоздей, вбитых в ладони Христа и вдруг обрадовался:

— Браво, художник! Ему удалось добиться поразительного сходства с живым Иисусом Христом!

— Вы были знакомы с самим Христом? — удивились ошарашенные этим признанием посетители музея. — Вы видели самого Иисуса Христа?

Калиостро небрежно пожал плечами.

— Что тут удивительного, я был с ним на ты. У Иисуса был удивительно певучий голос, — и, обратившись к своему слуге, Калиостро спросил: — Друг мой, ты помнишь тот вечер в Иерусалиме, когда распяли нашего приятеля Христа?

Слуга помотал отрицательно головой и развел руками, словно извиняясь:

— Граф, простите меня, но я не могу этого помнить, я служу у вас всего полторы тысячи лет, а распятие вашего друга случилось на несколько веков раньше...

Браво, Калиостро! Он умел выбирать себе слуг-помощников! Браво, Жанна де Валуа Бурбон! Она умела выбирать себе друзей!..

Впрочем, в Калиостро она разочаруется, как и в другом лучшем друге кардинале Страсбургском, когда неразлучную троицу обвинят в похищении бриллиантового ожерелья, и она, со своими подельничками, предстанет перед судом.

А поначалу шло все так хорошо, так здорово, ну прямо бриллиантовое ожерелье само шло в руки! Ну, как его не взять, люди добрые?..

Но, прежде чем взять это ожерелье, Жанна провела тонкую интригу.

Вот какие „показания" даст по этому поводу наш современник, доктор исторических наук Евгения Черняк:

„...Авантюристке (вы, конечно, догадались, кого имела в виду Е. Черняк — М. Л.) становится известно, что придворные ювелиры Бемер и Боссанж настойчиво, но безуспешно убеждают Марию-Антуаннету купить ожерелье... Осенью 1784 года Ла Мотт знакомится с ювелирами Бемером и Боссанжем, и вскоре Роган узнал, что Мария-Антуаннета „просила" его взять на себя роль посредника в переговорах и приобретении знаменитого ожерелья..."

Конечно, кардинал Страсбургский Луи де Роган усомнился поначалу в такой просьбе, переданной „по просьбе королевы" прелестной француженкой де Ла Мотт, — не станет же врать жена самого жандармского офицера! — ведь был он в немилости у королевы и между ними, вот уж который год, длилась глухая вражда, а тут... такая просьба. Чего это вдруг Мария-Антуаннета сменила гнев на милость? Нет, нет, тут дело не чистое, тут какой-то подвох! — Луи де Роган слыл умным и хитрым кардиналом. Его не так-то легко было обвести вокруг пальца.

Неизвестно, чем бы закончилось „дело о бриллиантах", не вмешайся в события лучший друг кардинала, честнейший малый граф Калиостро. Вкупе с неотразимой Жанной, — а она действительно была женщиной очень и очень красивой! — Калиостро ненавязчиво убедил кардинала, что тут дело, что ни есть, самое чистое и чище быть не может. И, если королева просит рогановского соучастия, то только для того, чтобы найти способ примирения с опальным кардиналом.

Что ж, речи Калиостро звучали убедительно. Рогану и самому хотелось бы остановить эту, пока бескровную, вражду. О королевских нравах он знал не понаслышке, — того и гляди он может погибнуть под колесами кареты, сбитый „случайно". Нет, нет, лучше плохой мир, чем хорошая война!

Кардинал, в принципе, дал согласие. Но все же потребовал у Ла Мотт, чтобы та представила ему письменное обязательство королевы, — вот какой Фома-неверующий!

Чудак-человек Луи де