Читаем вместе с Толстым. Пушкин. Платон. Гоголь. Тютчев. Ла-Боэти. Монтень. Владимир Соловьев. Достоевский - Виталий Борисович Ремизов

прадед около восьмидесяти лет, не прибегая ни к каким медицинским средствам. Должен пояснить: все то, что не употребляется в повседневной жизни, ими считалось лекарством. Медицина складывается из примеров и из опыта, но таким же образом составилось и мое мнение о ней» (Последнее предложение подчеркнуто Толстым; (1878, 3, 261 / Кн. 1, 678).

О «милейшем человеке» и ложном приговоре врачей

«…с детства [родной дядя Монтеня. — В.Р.] отличался болезненностью, но умудрился все же при своем слабом здоровье прожить шестьдесят семь лет; и вот, когда однажды он заболел тяжелой и длительной лихорадкой, врачи велели объявить ему, что если он не прибегнет к медицинской помощи (они называют помощью то, что часто оказывается помехой), то неминуемо умрет. Как ни напуган был этот милейший человек объявленным ему суровым приговором, но ответил: „Значит, я уже могу считать себя мертвым“. Однако, по милости божьей, предсказание врачей оказалось ложным, что выяснилось весьма скоро» (1876, 3, 262 / Кн. 1, 679).

Между жизнью и смертью

«Гиппократ считает источником болезней населяющих тело духов. Один из доброжелателей медицины, которого врачи знают лучше, чем я, воскликнул по этому поводу, что медицина самая важная из наших наук, поскольку она печется о нашем здоровье и долголетии, но, к несчастью, она же и самая недостоверная, ибо в ней множество невыясненных вопросов и все постоянно меняется. Не будет большой беды, если мы ошибемся, измеряя высоту солнца над горизонтом или напутав в дробях при каком-нибудь астрономическом подсчете; но в медицине, где речь идет о нашей жизни, неразумно отдаваться на волю борющихся между собой стихий» (1876, 3, 274 / Кн. 1, 685).

* * *

«Наши врачи не хотят считаться с тем, что тот, кто помогает всем, на деле не помогает никому, что они не в состоянии справляться со всем организмом в целом. Так, опасаясь прервать приступ дизентерии, чтобы не вызвать лихорадку, врачи погубили мне такого друга, который стоил всех их, вместе взятых. При лечении болезней они пользуются своими гаданиями на кофейной гуще, и, чтобы не излечить насморк в ущерб желудку, они своими смешанными, но не вяжущимися друг с другом лекарствами причиняют вред желудку и усиливают насморк» (1876, 3, 280 / Кн. 1, 688).

О «гаданиях на кофейной гуще»

«Они (врачи. — В.Р.) твердо держатся… правила и считают, что самый невежественный и несмышленый лекарь более полезен больному, который верит в него, чем самый опытный, но незнакомый больному врач. Даже выбор большинства их лекарств загадочен и таинствен; вроде, например, левой ноги черепахи, мочи ящерицы, испражнений слона, печени крота, крови, взятой из-под правого крыла белого голубя, а для нас, злополучных почечных больных (до того глубоко их презрение к нашей болезни!), истолченный в порошок крысиный помет; можно перечислить еще много подобных нелепостей, которые скорее смахивают на колдовские чары, чем на серьезную науку. Я не стану распространяться о прописывании несчетного количества пилюль, о выделении особых дней и праздников в году для лечебных целей, об установленных часах для сбора целебных трав и, наконец, об их противных и высокомерных манерах в обхождении с больным, над чем издевался даже Плиний (Плиний Старший — древнеримский писатель, энциклопедист. — В.Р.)» (1876, 3, 272 / Кн. 1, 684).

* * *

Толстой не только отчеркнул фрагмент, но и на полях поставил NB (хорошо):

«…одни снадобья должны следовать прямо в почки или даже до мочевого пузыря, не оказывая своего действия нигде в другом месте, но сохраняя в целости свою силу на всем протяжении этого длинного и полного помех пути, пока они достигнут того органа, которому они в силу своих таинственных свойств призваны помочь; такое-то снадобие увлажняет легкие, другое — сушит мозг. Разве не фантазия ожидать, что, когда все эти средства будут смешаны в микстуру, каждое из них направится выполнять свои различные функции безо всякой путаницы и недоразумений? Я бы очень опасался, что они изменят или потеряют свои свойства и не окажут ожидаемого действия. Можно ли себе представить, чтобы при таком соединении в одну жидкость свойства отдельных составных частей не вступали в борьбу и не уничтожали друг друга? Уж не должны ли мы предположить, что правильное действие лекарства в конце концов зависит от некоего внешнего распорядителя, промыслу и милосердию коего вручаем мы нашу жизнь?» (1876, 3, 279 / Кн. 1, 688).

О деспотизме и невежестве служителей Гиппократа

«Эзоп, писатель редкого дарования, всю глубину мастерства которого способны оценить лишь немногие, бесподобно рисует нам, как деспотически врачи властвуют над своими несчастными пациентами, подавленными болезнью и страхом. Так, например, он рассказывает: однажды врач спросил больного, как подействовало на него лекарство, которое он ему прописал. „Я сильно потел от него“, — ответил больной. „Это очень хорошо“, — сказал по этому поводу врач. Когда некоторое время спустя врач снова спросил больного о том же, больной заявил: „У меня был сильнейший озноб, меня всего трясло“. — „Это хорошо“, — промолвил врач. Когда же врач в третий раз спросил больного, как он себя чувствует, последний ответил: „Я чувствую, что весь распух, как от водянки“. — „Вот и прекрасно“, — заявил врач. Вслед за тем к больному зашел проведать его один из близких и осведомился, как он себя чувствует. „Так хорошо, друг мой, — сказал больной, — что просто помираю от этого“» (1876, 3, 270 / Кн. 1., 683).

* * *

«…ненавистью и завистью друг к другу, — у всех на виду, и надо быть слепым, чтобы не понимать, как рискованно очутиться у них в лапах. Видел ли кто-нибудь врача, который согласился бы с назначением своего коллеги, ничего не вычеркнув или не прибавив? Они предают этим свою науку и выдают себя с головой, показывая, что больше заботятся о своей репутации и, следовательно, о своей выгоде, чем об интересах больного» (Вопросительное предложение подчеркнуто Толстым; 1876, 3, 273 / Кн. 1, 684).

* * *

«Все перевороты, о которых я говорил, произошли в медицине в давние времена, но с тех пор в ней произошло еще бесчисленное множество других, большей частью очень решительных и всеобъемлющих. Они продолжаются и по сей день; примером могут служить реформы, произведенные в наше время Парацельсом, Фьораванти и Аржантье. Предоставляю вам самим решить, как должен себя чувствовать несчастный пациент!».

Далее следовал текст, отчеркнутый Толстым:

«Эти врачи