Воспоминания провинциального адвоката - Лев Филиппович Волькенштейн

так и поддамся хитроумному сплетению Якова Семеновича (Штейермарка)? Будьте осторожны в дальнейшем и особенно по поводу свидетелей. Может выйти неприятность, так как Райгородский попытается «повести игру на свидетелях», которых он сочинит.

Вошли в зал. Председатель:

— Что скажете?

Зеелер:

— Прошу выдать мне свидетельство на право получения из Ростовской городской управы удостоверения в том, что последние два года налоги на имение поступали от Райгородского.

Я заявил, что признаю это обстоятельство, почему не представляется необходимости в отсрочке заседания.

Зеелер:

— Тогда прошу допросить свидетелей, которых укажу в подтверждение того, что Райгородский последние два года ремонтировал имение из своих средств.

Я:

— Признаю и это обстоятельство. Извлекая доходы из имения, Райгородский нес расходы.

Колосов (он был большой юморист):

— Свидетели Райгородского, несомненно, живут в Пензе, Самарканде и Усть-Сысольске, обойдемся без них. Какое это имеет отношение к делу о выселении?

Зеелер (совершенно растерявшись):

— Я не знал, по какому поводу назначено заседание, и не захватил с собой документов.

Председатель к Зеелеру:

— Суд интересуется вопросом: имеется ли в вашем распоряжении договор аренды?

Зеелер:

— Письменного договора нет, но недвижимое имение в городе можно арендовать по словесному договору, но об этом я пока с доверителем не говорил, ибо частный вопрос, разрешенный судом, еще не приведен в исполнение.

Председатель:

— Как видите, приведен. Больше ничего не имеете заявить?

Молчание.

Председатель к нам (ко мне и Колосову):

— Что вы желаете добавить?

Мы добавили, разделав намерение Райгородского. Товарищей не задевали, точно не они разработали «идею».

Председатель к Зеелеру:

— В имении имеется квартира бывшего собственника или все имение арендовалось Райгородским? И не можете ли объяснить, почему Райгородский не счел нужным прийти к нотариусу по приглашению Тюфекчиева для выяснения отношения к имению, предъявить договор или объяснить, на чем он основывает свои права, указать расчеты и прочее, и почему даже не ответил? Если бы он явился, то, вероятно, и спора не было бы.

Зеелер:

— Все имение арендовано Райгородским. Почему Райгородский не пожелал ответить Тюфекчиеву, не знаю.

Суд удалился для совещания и скоро объявил решение: выселить из …[430] Райгородского со всеми людьми, там живущими, допустив решение к предварительному исполнению. Побитый Зеелер считал себя обиженным. Он не пожелал подумать о своих действиях, заслуживающих осуждения. Меня всегда возмущали всяческие приемы, практиковавшиеся дореформенным судом. Эти «пережитки бывшей кляузы» не должны были иметь места в деятельности присяжной адвокатуры. Вот почему в данном деле я не только защищал интересы Тюфекчиева, но удовлетворял и мое желание дать урок коллегам. В небольшом ростовском муравейнике говорили, что Райгородский вошел в соглашение со своими адвокатами о платеже им 200 рублей за каждый месяц проживания в имении свыше трех месяцев. Могло и это быть.

Дерижанов, бывший в суде, прижимал руки к груди и вдохновенно говорил:

— Ну, это же замечательно, как вы это сделали. Я даже совсем ничего не знал.

Но я считал необходимым немедленно мобилизоваться на дальнейшее, ибо Зеелер, несомненно, принесет частную жалобу в палату на допущение предварительного исполнения. Поэтому, как только вступит жалоба, я получу уведомление, подам письменное возражение и прослежу, когда жалоба вступит в палату. Жалоба была подана, решение суда было изложено весьма обстоятельно. Я составил возражение против жалобы, но не подал ее в суд, а подал в палату в день вступления туда дела. Палата повесток сторонам не посылает.

Председателем гражданского департамента палаты был популярный Иван Васильевич Денисенко. Прекрасный судья и человек. Тот самый Денисенко, который составил духовное завещание Л. Н. Толстому, друг Льва Николаевича. Говорили, что, уйдя из Ясной Поляны, Лев Николаевич пробрался в Новочеркасск к Денисенко. Денисенко был в родстве с Толстым[431].

Я имел свободный доступ к Денисенко, мы были давнишние знакомые, когда Иван Васильевич был председателем Воронежского суда.

Частные жалобы обычно слушались возможно незамедлительно. Как только я получил извещение от моего корреспондента, что жалоба вступила, тотчас поехал в Новочеркасск, пошел к Денисенко и просил о назначении слушания, так как жалоба не представляет ничего серьезного для докладчика. Денисенко сказал, что может назначить слушание в ближайший вторник, если член палаты Добровольский согласится доложить. Пошел к Добровольскому. Бывший присяжный поверенный, прокурор суда и ныне член палаты, Добровольский имел большой судебный опыт. Рассказал ему, в чем моя просьба, и, конечно, воздержался от освещения сути спора. Добровольский зашел со мной в канцелярию, прочел жалобу, подписанную лично Райгородским, и сказал:

— Не жалоба, а плач Иеремии. Доложу.

Было это в конце недели, а во вторник жалоба слушалась. Пошел к Тюфекчиеву, передал ему исполнительный лист на выселение, но предложил не передавать судебному приставу ввиду поступившей жалобы в палату. Надо подождать во избежание могущих последовать больших осложнений, если палата отменит предварительное исполнение. Я не сказал Тюфекчиеву, когда дело будет слушаться в палате.

К характеристике Тюфекчиева. Когда Дерижанов в восторге прибежал сообщить ему о решении суда, то Тюфекчиев спокойно сказал:

— Это правильно, такой должен быть суд.

Во вторник покатил в Новочеркасск. Дел в палате было мало, лето сказывалось. Вместо двух заседаний в неделю одно, адвокатов мало. Зеелера не было. Видимо, проморгал, не ожидал, что я ускоренным темпом двину дело из суда и назначу слушание в палате.

Частные жалобы слушались обычно первыми. В десять часов палата вышла, и председатель объявил:

— Дело Тюфекчиева и Райгородского.

Добровольский кратко доложил несложное дело и сущность жалобы, подчеркнув лишь, что Райгородский жалуется на нарушенное его право, но ничем не доказал этого своего права на аренду имения, а, наоборот, ясно выявил, что арендных прав не имеет.

Палата оставила жалобу без последствий. Я по телефону сообщил Тюфекчиеву, что может передать исполнительный лист Дерижанову для дальнейшего выполнения. Короткое «благодарю» был ответ Тюфекчиева.

В три часа дня уходил поезд в Ростов, и я закусывал на вокзале, когда подошел Райгородский. Мы знали друг друга.

Райгородский:

— Скажите, Лев Филиппович, за что ви мине режите без нажа, что я вам сдилал?

— Не понимаю вас, — ответил я. — Веду дело против вас, а оно оказалось неосновательным не по моей вине, а вы затеяли плохую историю. Выходит, что вы сами себя режете.

— Но это же суд! — завопил Райгородский. — У меня два адвоката, а что выходит? Я же пропал. Тюфекчиев — это зверь, он из мине кишки вытянет! Куда я динусь с кафлей? Идет сезон! Почему мне мои адвокаты не сказали? Это же прамо разор. Он мне говорит: «Езжайте в палату. Председатель добрый человек, попросите назначить скорее дело. (Зеелер, видимо полагал, что я буду торопиться с выселением, и мне на руку, если в