Воспоминания провинциального адвоката - Лев Филиппович Волькенштейн

палате дело полежит.) И если вы увидите, что председатель слушает вас, то расскажите ему, как вы и много семейных арендаторов ваших пострадаете». Я так и сделал. Прихожу сегодня в двенадцать утра в палату, ожидаю, и он мине принимает. Я его прошу скорей назначить дело, а он «мне смеется» и говорит: «Ваша эта просьба совсем уважена, в канцелярии узнайте». Ну, и я узнал! Что делать, что делать?

— А вы пойдите к Тюфекчиеву, и он вам сдаст помещение, так как в этом году строиться не будет.

— Но мои убытки! Какие убытки, боже мой!

Так все и закончилось. Все арендаторы вошли в соглашение с Тюфекчиевым, включая Райгородского, на срок на один год. Тюфекчиев пришел ко мне для учинения расчета. Недоразумения не было, уплатил, и мы расстались.

Так закончилось в нашем муравейнике пустое, в сущности, дело, не занявшее внимание многих обывателей.

Долго не встречал Тюфекчиева в небольшом Ростове. Изредка Дерижанов напоминал о «каменном идоле», как он почему-то называл Тюфекчиева, и жаловался на перегруженность работой и на требовательность «идола».

Как-то по телефону Тюфекчиев спросил, «застанет ли меня дома». Сговорились. Пришел он, по наружному виду все такой же.

— Мне, Лев Филиппович, нужно побеседовать с вами по личному делу, и я очень прошу вас позавтракать у меня. Кстати, теперь масленица, покормимся блинами.

Неожиданное приглашение пришлось принять, ибо не нашел для отказа повода. Деловой завтрак у холостого человека.

Назавтра пошел. Небольшой дом, неуютно обставленная маленькая гостиная, большой деловой кабинет. На столе много бумаг, папок. Видимо, хозяин не любит так называемой обстановки. Пошли в столовую. Полутемная комната, приспособленная, чтобы в ней кормиться[432]. Тишина в доме, тоскливая тишина, и казалось, что кроме Тюфекчиева и прислуги никого в доме нет. Но вошла молодая, некрасивая женщина, с которой хозяин меня познакомил, сказав ее имя, отчество и фамилию — не то Луиза Федоровна, или Карловна, фамилии не помню. Сели завтракать. Блины были хороши, приправа к ним обильная, вино совсем хорошее. Разговор не клеился, дама сказала несколько слов по поводу хозяйства. Поели и перешли в кабинет, куда нам дали кофе и ликер. Дама исчезла, и я ее в тот день больше не видел.

— Мое дело таково, — сказал Тюфекчиев. — Женщина, которую вы видели, — мать моей дочки. Жениться не собираюсь, но хочу, чтобы дочь стала моей законною.

Разъяснил, что брак узаконяет детей, а без брака мать должна дать письменное разрешение на усыновление детей.

— А без ее разрешения не могу обойтись? Ведь дитя мое?

— Нет, дитя не ваше по закону, оно записано на имя матери, и закон знает в таких случаях только мать. Иначе вы не добьетесь усыновления. В обоих случаях дело весьма несложное, производится в окружном суде и разрешается в короткое время.

— Да, — сказал Тюфекчиев, — люди осложнили жизнь многими узаконениями, зачастую излишними.

— В данном случае, — ответил я, — закон облегчил положение внебрачных детей и их родителей, дав возможность с большой легкостью усыновить или узаконить и этим обеспечить будущее детей.

— Но я не желаю создавать семью с ее обычными заботами. Мне дорога моя свобода, и я желаю строить свою жизнь вне тех стеснений, которые создает семья, — сказал Тюфекчиев.

— В таком случае вы уже проделали все нужное, лишающее вас «теоретической свадьбы». Наша беседа это подтверждает. У вас есть жена, хотя именуемая «незаконной». У вас есть дитя, о котором вы уже заботитесь, а когда оно подрастет, то заботы осложнятся. И с женой законной люди расходятся, если жизнь не налаживается, а удалять из своего дома женщину, которую ласкал, мать девочки, которую вы называете своей, также тяжело. К венцу вас поведет ваше дитя, для которого вы оба уже папа и мама. Фамилия будет Тюфекчиев. Но я решительно не даю, так сказать, совета, как вы должны поступить. Это уже наш частный разговор, и вы, конечно, по своему умозаключению решите этот важный вопрос.

— А если я получу ее разрешение таким образом, что она не догадается, ну, не узнает, что ли, об усыновлении, то как может сложиться создавшееся положение?

— Простите, но это явно незаконное действие не может быть предметом совещания с присяжным поверенным, — ответил я. — Считаю нужным высказать мое мнение, что обманутая мать может не простить, если обман обнаружится, и в этом случае могут создаться большие огорчения и тяжелые последствия для вас. Считаясь с вашим настроением и мировоззрением, вам лучше всего не трогать пока вопроса о детях, а предоставить времени, которое покажет, как надо поступить. Подумайте, ведь нет надобности спешить.

Расстались дружно, насколько Тюфекчиев способен проявить внимание к человеку, с которым совещается по интимнейшему вопросу.

После этой встречи я вскоре получил предложение Тюфекчиева принять юрисконсульство в делах фирмы Г. Ланца, так как Дерижанов отказался от ведения дел. Спросил Дерижанова, который подтвердил, что ему трудно продолжать там работу, ибо дел много и они стали осложняться и ответственны, почему он отказался. Отказ вызван и тем, что Тюфекчиев отказал увеличить жалованье и оплачивать содержание письмоводителю.

Тюфекчиев принял мои условия. Дел оказалось много, ибо по условиям всех договоров на продажу машин подсудность дел установлена в ростовских судебных учреждениях. Мы завели большой порядок. Специальные книги велись нами в конторе, куда записывалось движение каждого дела, все понесенные расходы, переписка и прочее. Таким образом, Тюфекчиев имел все нужные сведения в конторе и сам, когда нужно, знал о положении данного дела. Специально занимавшийся этим мой сотрудник заходил в контору, делал нужные записи. К общей книге имелся алфавитный указатель. Словом, даже требовательный Тюфекчиев, встречавшийся с моим сотрудником, высказывал свое удовлетворение:

— Теперь нам легка и отчетность пред Мангеймом, ибо мы посылаем записи ваши на немецком языке.

Встречал Тюфекчиева очень редко, когда нужны были устные заключения, совещания по делам.

Прошло много времени. Мы привыкли к Тюфекчиеву. Деловых недоразумений не было. На купленном месте Тюфекчиев возвел хорошие постройки, и роскошный склад машин, и контору для фирмы Ланц. Тюфекчиев был весь в работе. О семейных своих делах не заговаривал.

Наступил, если не ошибаюсь, 1911 год, в начале которого ко мне тревожно пришел бухгалтер Тюфекчиева, сообщил о тяжкой болезни Тюфекчиева и о его просьбе немедленно посетить его. Тотчас пошел. В доме все та же тишина, пахло йодоформом. Встретила меня сестра милосердия, спросила фамилию и провела в знакомый мне кабинет, где лежал Тюфекчиев с перевязанной головой, перевязкой на одном глазу и на одной руке. Видно было, что он не болен, а поранен. Говорил довольно бодро, просил сестру оставить нас, пока он позовет. Я спросил, что с ним приключилось.

— Расскажу вам.