Воспоминания провинциального адвоката - Лев Филиппович Волькенштейн

— Я считал, — сказал он, — непреложной истиной, что «человек — кузнец своего счастья» и что неизбежна только смерть, а все остальное зависит от самого себя. На деле же оказывается, что любая шалая баба укладывает на обе лопатки «кузнеца». Боже, как я гордился сам собой, как твердо и уверенно строил свою жизнь, как мне казалось, что все хилое, неустойчивое, дряблое в жизненных проявлениях далеко от меня — сильного, энергичного, знающего, «чего хочу» и «куда иду». А теперь лежу пораненный, слезливый, униженный глупой бабой, недавно выносившей чужие ночные горшки, и в этом заключалось ее занятие. Горше всего, что сейчас не знаю, свободен ли в будущем от этого наваждения или обречен на всю жизнь быть зависимым от этой бабы.

Пошел к Луизе Федоровне вечером. Сидела спокойно, осунулась, видимо, устала.

— Как себя чувствуете? Что надумали? — спросил ее.

— Да, все обдумала, что вы мне сказали. Не скрываю, что была с моей знакомой у адвоката, который мне еще хуже сказал, чем вы. Делайте со мной, что хотите, я на все согласна. Поеду в Митаву к родным и сделаю, как вы сказали, если Антон Осипович меня простит. Пусть разрешит с ним попрощаться. Детей оставлю, через месяц возвращусь, и тогда решим: или разводиться, или помиримся. Сколько он мне даст на проезд?

Спросил, сколько ей нужно. Вырешили, и я пошел объявить результат переговоров.

Через два дня она уехала, просила разрешить писать мне, если нужно будет. Через месяц Тюфекчиев поправился и стал выходить. Глаз не пострадал, но следы ожогов остались на руке, лице и голове. Недели через две после отъезда Луиза Федоровна написала Тюфекчиеву, спрашивала, как его здоровье. Мы решили задержать ее в Митаве месяца два, что и выполнили. Возвратилась она в Ростов и, по словам Тюфекчиева, вела себя сдержанно. Он не напоминал о происшедшем, и она точно забыла. Был он у меня. Благодарил за оказанную поддержку.

Как супруги жили — подробно не знаю, но семья увеличилась приплодом.

В 1912 году Тюфекчиев расстался с фирмой Ланц. Старик Ланц умер. По этой ли причине или, как говорили в конторе, Тюфекчиев был очень дорогостоящим служащим, но он ушел. Заменил его присланный немец Штадер. Наступила война. Немцы частью успели выехать, частью были сосланы. Дело Ланц попало в опеку, которая почему-то организовалась в Москве. Дела тянулись, я отчитывался опеке во главе с председателем, присяжным поверенным Перским. В 1917 году, к концу, сношения с Москвой прекратились, а в 1918 году забрали остатки машин «новые хозяева», и я перестал нести высокое звание юрисконсульта фирмы «Генрих Ланц».

Не могу не упомянуть о следующем курьезе. Объявление войны захватило меня в Наугейме, где я ежегодно лечился. Застрял со мной председатель нашего суда Самсон фон Гиммельштиерна. Немецкие банки прекратили выдачу нам денег по аккредитивам, и мы стали опасаться нужды. Об отъезде в Россию и думать было нечего. На беспокойство Самсона я ответил полным успокоением. Поблизости в Мангейме живет мой крупный клиент Ланц, напишу туда и получу деньги в избытке. Ежегодно получал от Ланца не менее 3000 рублей. Написал о том, что застрял, о переживаемом беспокойстве, к которому еще прибавляется нужда в деньгах, почему просил прислать мне тысячи две или три марок в счет годового получения. Долго не было ответа, а затем сухое письмо: «Сожалеем, что не можем быть вам полезными, но, когда восстановятся почтовые сношения с Россией, мы по этому поводу спишемся с Ростовом».

Когда я выбрался из Германии и приехал в Ростов, то показал письмо конторы Штадеру, который сильно возмутился, говорил, что самого Ланца, вероятно, не было и глупая контора так ответила.

Тюфекчиева больше не встречал и что с ним стало, не знаю. Одно время он занялся распространением тракторов. Дожил ли он до теперешнего большевицкого тракторобесия?

Задонский монастырь. Иван Васильевич Денисенко

Описывая дело Тюфекчиева в палате, я вспомнил прекрасного судью и человека, Ивана Васильевича Денисенко, председателя гражданского департамента палаты, друга и родственника Л. Н. Толстого. Вспомнил обстоятельства, при которых я познакомился с Денисенко, когда он состоял председателем Воронежского окружного суда.

Адвокатская судьба забросила меня в Задонск, где находился монастырь, в котором тогда покоились «нетленные мощи Тихона Задонского», чрезвычайно чтимого верующими. К Тихону на поклонение ходили многие тысячи верующих со всей России.

Попал в Задонск по следующему поводу. Состоял я юрисконсультом трамвая в Ростове. Несмотря на ничтожное движение трамвая, случаев увечья было много. Не умели пешеходы соблюдать самую необходимую и требуемую осторожность при переходе улиц, пассажиры вскакивали и выскакивали на ходу трамвая, извозчики не считались с трамваем. Надо еще прибавить пьяных, плохое освещение и другие причины. Но были и злоупотребления. Расшибется где-либо человек, и на основании показания ложных свидетелей ищут убытки с трамвая, доказывая, что кондуктор не подождал, пока потерпевший садился, и дал сигнал для отправления, вследствие чего человек упал. Судебных дел было много. Приходилось бороться, ибо много злостного и ложного часто вносили истцы. Убытки искусственно увеличивались, ибо свидетель показывал заработки потерпевшего выше действительного. Дошло до того, что мы вынуждены были завести специального служащего, который тотчас после происшествия устанавливал необходимые данные. Этого служащего называли «трамвайным сыщиком».

К трамваю предъявил иск старший околоточный надзиратель Казарский в 25 000 рублей за полученное по вине трамвая увечье, лишающее его трудоспособности. Иск предъявил помощник присяжного поверенного Ф., специалист по созиданию увечных дел, которого давно следовало изгнать из сословия, а его только оставляли в «помощниках». По этому делу мы насторожились, ибо о происшедшем случае не было полицейского протокола и ни кондуктор, ни вагоновожатый ничего не знали, а сумма иска была велика.

В исковом прошении было сказано: после спектакля, когда публика устремилась в вагоны, первые два ушли переполненными, в третий садились спокойно. Когда Казарский поставил ногу на подножку вагона, последний быстро двинулся с места без звонка и без сигнала кондуктора, почему Казарский сорвался, упал на мостовую, и ему колесом раздавило ступню. На улице было пустынно, и лишь один прохожий подошел, помог Казарскому встать, позвал извозчика и отвез домой. Свидетель оказался приезжим, из посада близ Задонска, и его истец просил допросить как очевидца происшествия. Этим начиналось дело, которое вообще было полно странностями. Лечили странно, рапорт о болезни был подан через пятнадцать дней после случая, и прочее. Дирекция трамвая просила, чтобы я лично поехал для допроса, так как цена иска велика. Время было летнее. Я был «легок на подъем», а побывать «у Тихона» было интересно. Наш сыщик решил