Воспоминания провинциального адвоката - Лев Филиппович Волькенштейн

— Подходи, поклонись, проходи, не задерживай, приложись.

Больные и калеки оставались дольше у раки, около некоторых были священники. Целовали покрывало, раку, одну больную накрыли концом покрывала. Раздавались выкрики больных. Я поспешил выбраться. Было восемь утра, захотелось чаю. Проталкиваясь в толпе, увидел моего монаха, который шел ко мне.

— А я вас высматриваю. Как почивали? Сподобились приложиться? Помолились? Вот и хорошо, — сказал он. — Пойдем чайку попьем и закусим.

Что мы и выполнили добросовестно, и я пошел в местное правление, где в девять с половиной был назначен допрос свидетеля.

В правлении познакомился с членом суда, живущим в Задонске. Пришел священник, и вызвали свидетеля. После присяги опрошен был свидетель об имени и прочем, и ему предложено было рассказать, что он знает по делу. Свидетель твердо заявил:

— По этому делу ничего не знаю, не видел упавшего, не помогал ему и недоумеваю, почему я указан свидетелем. Казарского знаю, в Ростове бываю очень редко и не помню точно, когда был в последний раз.

Расписался, и разошлись. Странно все это мне показалось.

Возвращаясь в монастырь, встретил улыбающегося «трамвайного сыщика», которому сказал, что он опоздал и что свидетель отказался полным неведением.

— Выходит, что я не напрасно прокатился, и дело сделал, и Богу помолюсь, — сказал наш Конан Дойль.

— Что же вы сделали?

— А вот послушайте. Приехал сюда и сейчас отправился в местное правление узнать что-нибудь о свидетеле, ежели он местный житель. Подошел к письмоводителю, сказал, что завтра допрос свидетеля Теплова назначен в правлении, предложил папиросу для сближения и спросил, где мне найти Теплова, на что письмоводитель ответил:

— Не знаю его лично, я здесь недавно. Теплов живет в посаде, на его имя здесь письмо пришло.

А я говорю:

— Дайте письмо, я в посад подъеду.

Чуялось мне, что письмо интересное. Парняга письмо мне передал, и я его прочитал. Да-с! Славное письмецо. Адвокат Ф. дает полное наставление Теплову, что ему показать на допросе, и поучает, как надо ответить на некоторые вопросы. Спрятал письмо на постоялом дворе, где остановился, а сам катнул в посад, где сейчас же нашел Теплова, имеющего там торговлю на манер «Мюр и Мерилиз»[438]. Морда плутоватая. Познакомились. Говорю ему:

— А я насчет завтрашнего допроса вас, потому что жалко мне вас, ибо лезете в историю, которая может закончиться арестантскими ротами за ложное показание под присягой. Знаю достоверно, что в Ростове вы не были, Казарского с мостовой не поднимали и ничего, что собираетесь показывать, не видели.

Свидетель сдрейфил, но фасон держит и спрашивает:

— А вы кто такой?

— Служащий по сыскной части в трамвае.

Это уже ему показалось страшным:

— Да ведь неизвестно, что я покажу, а ссылаться на меня всякий может.

— Но ведь вы получили письмо, в котором указано, какое показание вы дадите. Значит, вы согласились?

— Я, — говорит, — письма не получил. Скажу вам откровенно, что они опасались писать мне сюда, а как часто делается, на правление в Задонске. Мы там получаем, наша почта неисправная. Собирался сегодня съездить туда.

— Не трудитесь, ваше письмо перехвачено и пока не передано прокурору.

Тут коммерсант осел:

— Что же мне делать?

— Показать, что ничего не знаете и не понимаете, почему на вас сослался Казарский.

Познакомились, угостил он меня хорошо. Парень, видно, жуликоватый. Казарский его далекий родственник. В Ростове он был, но после полученного Казарским где-то ушиба. Познакомился с адвокатом Ф. Он хотел было вовсе не ехать на допрос, но я настоял, и он поехал. Потому я и не пришел в правление, чтобы он не видел меня с вами. А теперь я с Ф. могу спустить шкуру, — закончил наш «сыщик».

История с письмом мне не понравилась.

— Как же, — говорю, — вы присвоили чужое письмо и теперь еще собираетесь шантажировать Ф.?

Посмотрел он на меня недоуменно:

— Как так, Лев Филиппович? Наталкиваюсь на преступление и должен попустить? Письмо это преступное, и каждый гражданин обязан, если оно к нему попадет, предотвратить преступление. А господин Ф. пускай потанцует.

— Ну этого вы не сделаете. Человек вы приличный, за деньги письма не отдадите. Ф. не может быть привлечен, ибо преступление не совершилось. Его уговаривание дать ложное показание не имело успеха. Плюньте, не стоит пачкаться, я вам выхлопочу вознаграждение в трамвае, когда дело закончится.

Сыщик заулыбался:

— Насчет Ф. сболтнул так себе, личность он грязная, напорется на настоящее дело. В Задонске останусь до завтра, хочу побыть спокойно в монастыре.

Распрощались.

Чтобы не возвращаться к этому делу, результат получился такой. Приехав в Ростов, встретил в суде Ф. и сказал ему о показании свидетеля и что письмо его, Ф., очутилось у служащего трамвая. Ф. очень растерялся и спросил:

— Какое письмо?

Я ему сказал, что письма не видел. Ф. дело прекратил навсегда. Что стало с письмом, не знаю, не спрашивал, не хотел копаться в грязи. «Спустил ли шкуру с Ф.» служащий трамвая, не знаю, но возможно, что они сошлись.

Обращаюсь к рассказу.

Пообедал. Монах несколько раз заходил ко мне, угощал и уговаривал погостить в монастыре и познакомиться с отцом-библиотекарем — «умнеющим человеком». Но и это меня не соблазнило. Принес монах книгу, в которой расписываются посетители и записывают сумму, данную за содержание. Нашел записи ростовских жителей из богатого купечества. Расписался и я, уплатил по расчету, какой имел бы в гостинице. Тепло распрощался с монахом, обещал приехать пожить, оставил ему недопитый портвейн и икру.

Поехали. Мой ямщик любопытствовал узнать, что я видел, а я ему сказал о возможности и необходимости помочь семьям убитых на монастырской работе и чтобы он заехал в селение и указал мне волостного писаря[439]. Ямщик недоверчиво на меня покосился, а я обещал дать ему лишний рубль за потерю времени.

— Да я не об этом, — сказал он, — а так что не понимаю.

— Поймешь, когда монастырь уплатит бабам и детям.

Вскоре свернули с шоссе и покатили в селение (забыл название). Писаря застал дома, жил при правлении. Объяснил писарю, в чем дело, сказал, кто я, и просил позвать баб. Писарь оказался толковым человеком, готовым помочь вдовам и детям, но когда я сделал расчет, что вдовы и девочки получат до выхода в замужество содержание, а мальчики до совершеннолетия из расчета 10–15 рублей в месяц, то он усумнился, что такая большая сумма будет присуждена, да еще с монастыря. Позвал баб. Пришли горемычные. Писарь сказал им, в чем дело, подбодрил их ямщик, я дал им, четырем вдовам, 55 рублей — они в ноги.

— Когда же мы сплатим?

— Когда получите деньги.