Воспоминания провинциального адвоката - Лев Филиппович Волькенштейн

присяжные поверенные Ростова и Таганрога оказывали мне неизменное внимание, приглашая на все собрания и совещания, чем подчеркивали, что считают меня полноправным членом сословия. Среди судейских у меня были большие друзья, с которыми общался вне суда. Многие из судейских начинали свою карьеру, когда я вступил в адвокатуру, и добрые дружеские отношения создавались работой в суде и общением вне оного. Хлодовский, ставший старшим председателем палаты, остался моим добрым знакомым, каким был в бытности товарищем прокурора. Со многими я был на «ты». Когда из Харькова приехал впервые новый старший председатель палаты Де-Росси, то председатель суда Мордухай-Болтовский настоял, чтобы совместно с присяжными поверенными был представлен и я. Некоторые члены суда, приезжая в Ростов для проверочных действий по делам, останавливались у меня. Все это вспоминаю с радостью, ибо эти отношения вознаграждали меня за нахождение в «хронических помощниках», и я не чувствовал своего полуправного положения. Когда председателем совета был Егоровский (Харьков), то я много раз исполнял поручения совета в Ростове.

В 1902 году ростово-таганрогская адвокатура решила чествовать меня по случаю двадцатилетия пребывания в помощниках. Во главе стал Зеелер, и завертелась подготовка к оригинальному юбилею. Так как окружного суда в Ростове еще не было, то крамольный юбилей решено было осуществить при съезде мировых судей с разрешения председателя съезда А. В. Скубы. В съезде собрались вся наличная адвокатура с присяжными из Таганрога и Новочеркасска. Присутствовали все мировые судьи, приехали три члена суда, как они говорили, «инкогнито». Поднесли мне теплый адрес в красивой папке, говорили речи, а потом состоялся большой обед, который прошел оживленно. Мой друг и помощник Фурсенко начал свою речь так:

— Досточтимые джентльмены, благодарю вас за теплое, дружеское внимание, которое оказываете моему помощнику (засмеялись). Я не оговорился. Лев Филиппович много мне помогает на тернистом пути адвоката — значит, он мой помощник, а я его.

Обедали весело, много дурили. Юбилей отметили в петербургской газете, если не ошибаюсь, «Речь». Крамольный юбилей не вызвал неприятностей для участвовавших.

В течение моего помощничества были попытки провести меня в сословие, особенно хлопотал И. С. Зеленый, товарищ председателя Екатеринодарского суда, но безуспешно.

В 1903 году образовывалась Новочеркасская судебная палата, и открыли окружной суд в Ростове[452]. В Новочеркасском суде председателем состоял А. Н. Кривцов, бывший член Таганрогского суда, впоследствии сенатор и председатель Верховного суда[453]. Алексей Николаевич был моим давним добрым знакомым. Министр юстиции Муравьев приехал в Ростов с Кривцовым, Крашенинниковым, председателем новой палаты, и Набоковым, прокурором палаты.

Рано утром в этот день меня позвал к телефону Кривцов и со свойственной ему манерой говорить решительно и безапелляционно сказал:

— Будьте дома утром, будьте надлежаще одеты, быть может, мне удастся представить вас министру, будем в Ростове в одиннадцать утра.

Ясно было, что Кривцов решил использовать в моих интересах пребывание министра.

Приготовился. В пол-одиннадцатого Кривцов вызвал меня в городскую управу, где встретил меня и велел ожидать. Я стал похаживать в ожидании предстать пред всесильным тогда Муравьевым. Вышел из кабинета Кривцов и позвал меня. В кабинете городского головы сидело несколько человек. Муравьева нетрудно было узнать: в мундире с жгутами на месте погон. Он встал и подошел к окну. Я представился. Улыбаясь, он сказал:

— В каждом судебном округе имеется свой «знаменитый старик», большею частью цивилисты, а вы криминалист, мне сказали.

Скромно ответил, что в провинции приходится вести дела, не специализируясь.

— Ваша фамилия мне была знакома до беседы с Алексеем Николаевичем. Ведь у нас заседала негласная комиссия, в которой участвовали несколько крупных адвокатов. Был и Плевако. Занималась комиссия злосчастным вопросом о евреях-помощниках. Некоторые члены комиссии настаивали, чтобы вопрос о нескольких помощниках-евреях был выделен и разрешен особо. Стали обсуждать этот вопрос, называли имена, в числе коих Плевако указал на вас. Мне передавали, что у вас много друзей в магистратуре[454] и прокуратуре. Это хороший показатель. Были все данные, чтобы мы с адвокатурой образовали одну судейскую семью, но что-то или кто-то мешает.

Поговорили немного на эту тему.

— Хорошо, — сказал Муравьев, — я попрошу палату представить вас на утверждение по исполнению советом присяжных поверенных необходимых формальностей. Вы не знакомы? — показал рукой на присутствующих.

Я подошел к Крашенинникову и Набокову и представился, а затем откланялся.

Мои друзья присяжные поверенные подали коллективное прошение в совет о зачислении меня в сословие, а затем и я подал прошение[455]. Совет быстро проделал все требуемое и представил в палату, которая запросила отзывы обо мне Таганрогского и Новочеркасского судов и прокуроров этих судов.

Должен несколько прервать мой рассказ и описать последние[456] пережитые минуты до получения долгожданного звания.

Товарищ прокурора Муженко

Муженко был моим товарищем по гимназии. Он тоже был ростовец, сын начальника почтово-телеграфной конторы в Ростове. В те годы в Ростове не было гимназии, и мы учились в Таганроге.

Муженко был хилый на вид мальчик с нездоровым цветом лица. Всегда чистенький, хорошо одетый, тихий, редко отрывался от учебника, подзубривал во время перемен и никогда не принимал участия в обычных шалостях наших. В большом порядке у него были книги и тетради. Учился, не проявляя каких-либо способностей, но всегда получал удовлетворительные отметки за добросовестное исполнение обязанностей, за старание учиться, за большое внимание и наилучшее поведение. Таким он был всегда. Прозвали его «барчучок», и кличка осталась за ним до окончания гимназии. Ни с кем он не дружил, вне гимназии редко с кем встречался, ибо в свободные дни уезжал в Ростов. Он относился к товарищам прилично, а к нему относились как-то безразлично, ибо он не состоял в каком-либо кружке, которые в высших классах гимназии всегда существовали.

По окончанию гимназии о Муженко забыли. Отца его уже не было в Ростове, почему и мы не встречали нашего товарища «барчучка». Мои ближайшие товарищи и я поступили на юридический факультет в Петербургский университет. Медики — Чехов, Савельев, Зембулатов и другие — поступили в Московский университет. Мы знали, кто пошел в Военно-медицинскую академию и в другие университеты, но Муженко мы забыли, потому что он проходил юридический факультет в Харькове, куда никто из таганрогских гимназистов не поступил.

Спустя лет двенадцать-четырнадцать после начала моей практики к нам был назначен товарищем прокурора Муженко. Встретились без особой радости. Он оказался таким же чистеньким, аккуратно прилизанным, с тем же землистым цветом лица, та же манера говорить, и только вместо гимназического ранца носил портфель, немного возмужал, отрастил реденькую бородку, но всегда был занят, как в гимназии. Он овдовел, жил с дочерью и сестрой, пожилой девицей.