Воспоминания провинциального адвоката - Лев Филиппович Волькенштейн

Зеелер и я были избраны устроить праздник. Мы решили приобрести первое издание Судебных уставов[444] — том большого формата, переплет серебряный, доска, застежки-закон художественной работы Сазикова. На доске соответствующая надпись: «И. В. Денисенко от присяжных адвокатов Новочеркасского округа». Первый лист — адрес в трогательных выражениях с многочисленными нашими подписями. Виньетка на адресе исполнена хорошим художником. Решили также поздравить его дома, открытого праздника не делать ввиду войны и болезни Ивана Васильевича. Спросили, можно ли его навестить, не повредит ли ему посещение? Получили разрешение, и шесть адвокатов пошли. Иван Васильевич рад был нас видеть, не подозревал цели прихода. Посидели, и я произнес маленькое вступительное слово, развернул чудесно исполненное подношение и прочел адрес. Старик был глубоко тронут вниманием адвокатуры и сказал:

— Вся моя деятельность прошла в дружбе с вами, ценил вашу деятельность, понимая ее необходимость и силу в процессе.

Мы боялись, что ему повредит волнение, и просили не говорить много, а отложить нашу беседу, когда он выздоровеет. В палате, конечно, узнали о скромном чествовании. Друзья Ивана Васильевича были довольны. Вряд ли Пресняков был доволен. Иван Васильевич поправился и устроил у себя вечер, на котором присутствовали члены палаты и несколько присяжных поверенных. Провели прекрасный вечер. По настоянию Ивана Васильевича мне пришлось рассказать мое путешествие в Задонск, о поклонении Тихону и о его внушении мне взыскать с монастыря в пользу вдов и сирот презренные рублики. Иван Васильевич добавил о запросе министерства, которое умолкло после полученного нашего ответа.

В 1916 году И. В. Денисенко скончался. Не стало хорошего человека.

Перебирая в памяти это время, надо порадоваться, что Иван Васильевич вовремя ушел и ему не пришлось пережить ужасы революции с выселением, ограблением, уничтожением, а может быть, и насильственной смертью в тюрьме. Первое время палачи хватали без разбора.

В 1922 году чекисты вскрыли при народе мощи Тихона, чтобы доказать их тленность[445]. Ограбили собор. Теперь гоняют крестьян и рабочих на поклонение мумии величайшего изувера Ленина[446]. Дзержинский еще не канонирован[447].

Хорошо прожили, а может быть, и сейчас держатся бабы и их семьи, в пользу которых я взыскал большие для них деньги.

По телеграмме Керенского присяжный поверенный Казмичов сместил с должности Преснякова[448]. Жалкое впечатление производил недавний громовержец. Встретил его в Ростове, жаловался на несправедливость.

В «Последних новостях» в июле сего года печатались воспоминания А. Л. Толстой — дочери Л. Н. Толстого, в которых она вспоминает И. В. Денисенко[449].

Конец моему «хроническому помощничеству»

В 1887 году окончился мой стаж помощника присяжного поверенного[450] и я возбудил ходатайство в Харьковском совете присяжных поверенных о зачислении в присяжные поверенные. Прошло месяца два, и я не получил уведомления о положении моего ходатайства. Будучи в палате, зашел в канцелярию совета справиться, заслушана ли моя просьба. Секретарь ответил:

— Не заслушана, — и посоветовал повидаться с председателем совета, которым в то время был Падеревский. С ним я не был знаком.

Сообщение секретаря меня обеспокоило, и я сделал вывод, что кто-либо из запрошенных присяжных поверенных дал неблагоприятный отзыв о моей деятельности, ибо все мои документы, отчетность проведенных дел и отзывы патрона были в порядке.

Падеревского нашел в его кабинете, сказал, кто я, и спросил о причине задержания моего зачисления. Он как-то замялся, неопределенно отвечал, почему я более настойчиво просил сказать, в чем дело, и если обо мне имеется определенный неблагоприятный отзыв, то прошу расследовать, ибо моя деятельность безупречна.

На это Падеревский, кстати сказать, конфузливый, вялый по виду человек, сказал:

— Ну что ж, ведь вы можете переменить профессию.

Этот нелепый, совершенно не вытекавший ответ из нашего разговора сильно взволновал меня, и я грубо наговорил растерявшемуся Падеревскому отповедь. Между прочим, я позволил себе сказать, что имею такое же право состоять в сословии, как и он, ибо по знаниям и по деятельности стою не ниже его, затем неприлично хлопнул дверью, зашел в канцелярию, небрежно написал в совет заявление об исключении меня из списка помощников.

Мое душевное состояние в то время нетрудно понять: пять лет большой практики, завоеванное прочное положение среди товарищей и в обществе, и вдруг председатель совета рекомендует мне менять профессию, уйти из адвокатуры неизвестно почему — «по неформальным основаниям». Свидетельство на ведение дел в окружных судах Таганрога и Новочеркасска и в судебной палате у меня имелось, почему был выход — остаться частным поверенным.

Бросив прошение секретарю, я просил возвратить мне мой диплом и выдать удостоверение в том, что пять лет числился помощником. Сказал, что через час зайду и он успеет заготовить нужное. Пошел в канцелярию палаты за справками по делам. Во мне все плакало, и печаль еще увеличивалась, потому что я был вне дома, в чужом городе.

Через час пошел в канцелярию совета. Секретарь попросил меня посидеть и пошел в кабинет председателя. Оттуда вышел присяжный поверенный (фрак и значок), подошел ко мне, сказал, что он член совета Шидловский, и спросил, почему я подал прошение об отчислении. Взволнованно рассказал ему происшедшее.

— Но вы не поняли Ричарда Ивановича (Падеревского). Ему больно было огорчить вас. Вы почему-то настаивали на плохом о вас отзыве, требовали расследования, и Ричард Иванович, может быть, неумело намекнул вам на безнадежность вашего ходатайства и что вы имеете возможность, как способный человек, переменить профессию. А вы наговорили грубостей, были крайне несдержанны и подали сгоряча прошение об отчислении. Зайдите в кабинет, побеседуйте спокойно с Ричардом Ивановичем, извинитесь, порвите прошение, ибо надо подождать — вы не один.

Совершенно сбитый с толку, ничего не понимая, пошел за Шидловским. В кабинете сидели Падеревский и Клопов, член совета. Падеревский ко мне:

— Вы вели себя со мной крайне грубо. Член совета Шидловский объяснил вам, в чем дело. Мне очень тяжело, ибо я связан конфиденциальным уведомлением министерства, но надеюсь, что вы не от меня узнали о том, что министерство предписывает не зачислять евреев в сословие и что скоро будет объявлено надлежащее официальное постановление[451]. Вот почему я уклончиво говорил с вами.

Я извинился за то, что погорячился, и Падеревский возвратил мне прошение. Миновала вскоре опасность воспрещения после пятилетнего стажа оставаться помощником, о чем поднимались разговоры. Еврейская молодежь — юристы стали креститься для получения прав, и министерство, видимо, это поощряло.

Потянулись годы помощничества. Моя практика много расширялась, клиентура не считалась с моим званием, и я нравственно и материально был вполне удовлетворен. У меня фактически занимались помощники, приписанные к присяжным поверенным: Фурсенко, Колосов, Черняк и Осинский проходили свой стаж под моим руководством. Местные