При свете зарниц - Аяз Мирсаидович Гилязов

– Почему же не зайти, – сказала, разогнувшись, Зухрабану: она лучины колола для самовара. Загадочный приход Бибинур её тревожил – и она, было видно, уже нетерпеливо ждала: что же дальше-то?… Тем временем успела переодеться – надела длинное платье из синего шёлка. Только платок был у неё не очень-то новый, и, поглядев на него, Бибинур незаметно улыбнулась.

– Самовар-то у тебя ещё, смотри, сохранился.

– Очень крепким оказался, в старые времена всё крепким делали. И быстро вскипает, не чадит, ни разу не распаялся. Не нарадуюсь я. Из чайника разве то? Из него чай невкусный.

Во дворе послышались шаги. Галикай нарочно покашлял. Зухрабану, бросив внимательный взгляд на Бибинур, сказала:

– Видать, лёгкие у тебя ноги… Кто-то опять идёт.

– Кто бы это мог быть? – простодушно отозвалась Бибинур. – А, да ведь это всего лишь Галикай!

– Вай, никогда он моего порога не переступал, – засуетилась Зухрабану. – Ой, боже мой, не случилось ли чего?

– А что может случиться? – как ни в чём не бывало сказала Бибинур. – Ходит себе… Сабантуй же приближается.

Пока так переговаривались – дверь приоткрылась. Сначала показались концы более обычного закрученных и поднятых стрелками вверх усов Галикая, потом нос картошкой, затем величиной с маленький пирог губастый рот… И только после этого сам он. На ногах у него были белые шерстяные носки, в которые заправил он новые, из сероватого в полоску лавсана брюки; и рубашка тоже в полоску, длинные рукава не застёгнуты, а верхняя пуговица у ворота расстёгнута. Таким, будто одним видом своим говоря: «Видали, каков я…» – предстал Галикай перед сёстрами. Бибинур посмотрела на Зухрабану, и та, поправляя платок на голове, вышла навстречу гостю:

– Милости просим, Галикай-абзый. Проходи.

– Как жива-здорова, Зухрабану? – не очень-то увереннопроизнёс Галикай. – Вот и Бибинур, оказывается, здесь!

«Согласен! Если бы не был согласен, не заявился бы так быстро!» – обрадованно подумала Бибинур. Теперь как поведёт себя Зухрабану… Смогут ли они вдвоём сломить её упрямство?

Каждый думал своё.

«Попав в оглобли – и строптивая лошадь становится смирной».

Это – Галикай…

«Боже, неспроста они тут у меня… Не от нечего делать зашли!»

Это Зухрабану…

«Начав, никогда я не бросала дела на полпути!»

Это Бибинур…

От затянувшейся паузы спас быстрый самовар – бурно закипел, выплеснув на пол кипяток. Бибинур бросилась к самовару, Зухрабану вытерла тряпкой лужу, и все вскоре сидели уже вокруг стола. Бибинур развязала свой фартук и высыпала на стол конфеты, печенье, стала разливать чай. Галикай вытащил из кармана брюк тонкий, переливающийся радужными цветами платок – такой, что глаз не отвести, – и протянул его Зухрабану:

– Это мой подарок на Сабантуй. Бери, бери, не раздумывай ни о чём, Зухрабану, и не удивляйся… Говорю, бери!

Галикай, проворно сдёрнув с головы Зухрабану старый платок, набросил ей на плечи свой… Старая женщина, которой обычай не позволял сидеть перед мужчиной с непокрытой головой, тут же повязала новый платок и, помявшись, всё-таки подошла к зеркалу, взглянула в него.

– Красивый, – сказала, искренне восхищаясь, Бибинур.

– А как же, – поддакнул Галикай, выпятив грудь. В этот момент он был похож на того самого огненно-пёстрого петуха, которого Бибинур видела во дворе.

У Зухрабану непрошеные слёзы потекли по щекам… Из другого кармана извлёк Галикай пачку индийского чая.

– Ох-хо-хо, а мне нечем будет отдарить, – обеспокоенно заговорила Зухрабану: она совсем растерялась, но глаза сияли радостью, на лицо набежал давно забытый слабый румянец, и слезинки по-прежнему текли по щекам. – С подарками ходите!

– У нас этого добра хватает! – хвастливо бросил Галикай.

Бибинур предостерегающе мигнула ему – и он наклонился над чайной чашкой. Затем, поставив блюдце на свои толстые растопыренные пальцы и дуя на чай, он громко – с шумом работающих кузнечных мехов – схлёбывал горячую жидкость, с полным удовольствием для себя, и никто, как бывает в его собственном доме, строго не взглянул, не сделал никакого замечания.

– Сегодня от младшего сына посылку получил. Обходительный он у меня парень, – неторопливо заговорил Галикай. – И к себе зовёт. Но не хочу я уезжать. На старости лет свою землю покинуть! Пусть он там, а я тут. Однако в этот год не сможет он на Сабантуй приехать. Это жаль. Всё-таки деревню забывать не следует. Хотя, конечно, и такие есть, которые, живя здесь, в деревне, с её обычаями не считаются. Возьмём, к примеру, мою невестку…

– Не будем давай детей хаить, – не дала ему досказать Бибинур.

Она, по правде говоря, сидела и диву давалась… Вначале, когда Галикай неожиданно сдёрнул платок с головы Зухрабану, она перепугалась: «Пропали, сейчас погонит нас отсюда поленом!» Но совсем наоборот: хозяюшка и обходительна, и не шумит, не кричит на Галикая, более того, поглядывает ласково, почти с умилением. Сказала ему:

– Уважил, Галикай-абзый. Очень даже уважил.

И это Зухрабану?!

Бибинур тоже снова похвалила платок:

– Красивый. И очень к лицу тебе, Зухрабану. Очень!

– А Бибинур достался подарок? – спросила Зухрабану.

– И ей достался, – заверил Галикай, поставивший на свои пять растопыренных пальцев очередное блюдце с чаем. – Парень на сей раз знал, что надо послать!

– Этот платок не случайный, – вклинилась в разговор Бибинур. – Сын, наверно, думает, что ты давно женился.

– Не знаю, что он там думает, но в каждом письме обязательно пишет: «Женись, не майся один…»

Зухрабану вдруг насторожилась, пролила на колени чай, и лицо её сделалось сердитым, таким, как обычно оно бывает.

«Сейчас, вот сейчас!» – торопило Бибинур её сердце, но она знала, что с Зухрабану надо быть осторожной, только терпением можно было добиться цели. Повернула она разговор снова на Сабантуй, пересчитали они, кто приедет и кто не приедет, поговорили о колхозных делах, пожалели рано умершего председателя и незаметно снова коснулись гостинцев – кому из города их шлют, от гостинцев опять перешли к младшему сыну Галикая, к его умным советам, и Галикай повторил: «Мой последыш – он хитрец, как ни письмо – всё об одном и том же…» Смутившись, стал торопливо глотать чай, на его крупных зубах куски сахара мгновенно дробились в порошок, подобно зёрнам, попавшим между жерновами. Бибинур погладила колено Зухрабану, на которое та минутами раньше нечаянно пролила чай. Подумала: здоровое ещё, крепкое тело у Зухрабану… И сказала она:

– Мы к тебе за большим советом ведь пришли, Зухрабану…

Галикай, не разжевав, проглотил сахар целиком и поспешно опрокинул чашку на блюдце. Застыл истуканом.

– Пей ещё, Галикай-абзый.

– Нет, нет, Зухрабану, спасибо.

– Какой же это совет? – Зухрабану