Наследие Рима. Том 1. Oт Византии дo Кордовского Халифата и Османскoй империи - Нурлан Аманович Наматов

Последний, после пятичасового обсуждения, внезапно «spiccata una corsa» (бег) направился к трем небольшим холмам, на которые Осман ага только что указал, заявив, что они были идеальным местом для Triplex Confinium; затем, «col geto de sassi e col sbaro della gente di Cesare s’alzò masiera gettando tutti un sasso» (бросали камни, стреляли Габсбурги и строили груду камней, потому что все бросали камни), в то время как четыре дипломата обнимали друг друга. Наличие обширной – венецианской, османской и габсбургской – документации позволяет реконструировать также самые скрытые маневры, которые привели к этому бегу.

Накануне вечером произошла тайная встреча между Марси-ли и представителями Порты, которые решили разместить там Triplex Confinium; таким образом Империя расширит свою территорию за счет Венеции, сохранив (помимо Зуониграда, который был неправомерно оторван от Венеции после подписания мира) также территорию до крепости Оттон, тогда как османы будут покорять плодородную равнину Плавно и Штрмца[1008].

Потеряв равновесие, Джованни Гримани уступил психологическому давлению момента, но вскоре после этого, осознав, что его заставили, отказался что-либо подписывать. Устного решения недостаточно, если оно не подтверждено письменным, подписанным и запечатанным текстом.

Через несколько дней, пока венецианский дипломат не принимал никакого решения о том, что он должен ждать приказа из Венеции, между людьми дипломатов и некоторыми валахами произошло небольшое столкновение. По словам Гримани, это была стычка, целью которой было заставить его принять решение и, таким образом, закрыть встречу. Собственно говоря, вскоре им пришлось уйти, так как ситуация становилась все более напряженной. Поэтому он покинул Попине и отправился с Османом ага, чтобы продолжить делимитацию по всей Далмации.

Проблема того, где должен был стоять Triplex Confinium, оставалась нерешенной. Для венецианцев Дебело Брдо было неприемлемо, поэтому они не ратифицировали соглашение; напротив, для имперцев и османов признание этого означало захват стратегически важного участка. Таким образом, поскольку все сохранили свои позиции, проблемы остались нерешенными: Зуониград ушел к имперцам, город Плавно – к османам, а крепость Оттон – вместе с ее территорией, включая пик Дебело Дрдо, – к венецианцам. Эта ситуация не изменилась и после Пассаровицкого договора.

Между тем, поскольку делимитация была необходима для практических нужд, даже несмотря на то, что не было политической границы, они продолжали использовать до конца Венецианской республики (1797 г.) линию, которую местные жители называли «пастухами границ», потому что он использовался для переброски стад с летних пастбищ на зимние и наоборот[1009].

22

Перспективы исследований

Такие работы, как терминологическое исследование Евы Лапьедры[1010], частично достигают этой цели, но самый непосредственный вывод, который можно сделать из этого «состояния искусства», заключается в том, что, например, много было написано о правовой ситуации – социальной ситуации христиан в Aль-Андалусе, но мало об идеологии, которую мусульмане имели по отношению к ним, за исключением работ, в которых, с очень ограниченной точки зрения, рассматривались такие вопросы.

Поэтому сейчас мы должны синтетическим путем установить некоторые вопросы, на которые нужно ответить, а также возможные перспективы исследования, которые следует принять во внимание в будущем. Первая дверь, которую необходимо открыть, связана с процессами арабизации и исламизации и видением «другого». Помимо чисто терминологических дебатов, которые анализировались во второй главе этой работы, тот факт, что были придуманы такие термины, как «мосарабский», сам по себе содержит важный идеологический заряд.

Необходимо перечитать источники, чтобы выяснить, насколько важна арабизация для Аль-Андалуса, которое арабские мусульмане как доминирующая группа имели над христианами. И кажется, без сомнения, что этот процесс аккультурации может иметь огромное значение для восприятия тринитарных зимми, как Хичкок хорошо объяснил в своем анализе использования термина ‘aam[1011].

В рамках этой идеи также будет важно попытаться установить, как арабы вписываются в тот процесс, благодаря которому христиане и даже мусульмане неарабской национальности начали участвовать в этой доминирующей культуре элиты. С этой целью может быть интересно поразмышлять над тем вопросом, что подняла Ханна Кассис[1012], – о том, происходит ли термин «мосарабский» от слова «мустаараб», который будет относиться к пассивно, невольно арабизированным людям, или от муста’ариба, что подразумевает аккультурацию желаний.

Кроме того, необходимо также уточнить, если источники позволяют это, в какой степени андалузские власти продвигали этот культурный процесс, а также процесс исламизации, или это была социальная динамика, типичная для контакта с доминирующей культурой и религией. Все это говорит об огромной важности языка, неотъемлемого элемента культуры, а также религии во всех этих процессах.

По этой причине использование лингвистических исследований по Aль-Андалусу[1013] или, в лучшем случае, сама разработка анализа этого вопроса должна быть востребована для исследования, направленного на достижение целей, которые мы предлагаем здесь.

Следует также провести новый анализ таких произведений, как Утбийя, которoe уходит от казуистических отношений и сосредотoчивается на идеологии, лежащей в основе всех этих правовых вопросов, то есть на дискурсе превосходства, стоящем за ним, а также на образе христиан.

Кроме того, также может быть очень полезно сравнить этот тип текста с другими восточными текстами аналогичной типологии, а также проанализировать политический контекст, в котором они созданы, найти сходства и различия.

Следуя этой линии, может быть интересно изучить этот идеологический поворот в отношении христиан и их продвижения, который происходит в андалузском исламе с XI века, и сопоставить его с тем, что происходит на Востоке вскоре после этого, с конца XI века и в началe XII века, в связи с прибытием крестоносцев[1014].

Там, после завоевания крестоносцев в 1099 году, происходило медленное, но неуклонное возрождение джихада, которое достигло своего апогея с Нур ад-Дином. Это стало возможным благодаря ряду факторов, которые мы кратко обсудим.

Первыми двумя из этих факторов могут быть наличие территорий, ранее принадлежавшие «Дар аль-Исламу», подчеркнутое религиозной важностью некоторых из них, как в случае Аль-Кудса, которые должны быть возвращены, а также существование внешней угрозы, осязаемoй и реальнoй, то есть перекрещенные интересы. Эти факторы будут присутствовать с первого момента, поэтому слабый джихадский дискурс начинает создаваться в среде, несколько удаленной от власти.

Третий фактор – это переход к ситуации силы и превосходства над противником, реальности, созданной посредством территориального единства. Идеологическое построение вокруг джихада, чтобы оно восторжествовало, должно победить. Без побед над крестоносцами анализируемый дискурс не получил бы полного развития. Эта ситуация с применением силы станет очевидной с приходом к власти Имад ад-Дин Занги и взятием Эдессы.

С этим султаном четвертый фактор также начал бы просматриваться,