Наследие Рима. Том 1. Oт Византии дo Кордовского Халифата и Османскoй империи - Нурлан Аманович Наматов

– исчисляли исходя из площади земельного надела, обрабатываемого парой волов, запряженных в плуг. У османов он назывался чифт. Однако если система налогообложения оставалась той же, то ее применение было иным. Восстановив власть государства, Османская империя сократила злоупотребления феодалов и соответственно облегчила налоговое бремя крестьян.

Византийский философ из Мистры Георгий Гемист Плифон (ок. 1355–1452) предвидел, что алчность землевладельцев сыграет на руку турецким завоевателям. В частности, уже на закате Византии подати в форме отработок оставляли разнообразные лазейки для злоупотреблений. Продолжительность отработок в пользу землевладельца в некоторых регионах составляла два дня в неделю.

Налоговая политика османов была направлена на сокращение отработок (ангаръя); государство стремилось к централизации, и для каждой провинции были установлены ставки налога и четкий перечень работ, которые крестьяне должны выполнять для тимариотов.

Несмотря на благотворные для народных масс действия, последовавшие за проводимой османами централизацией, сохранение системы прония-тимаров способствовало лишь укреплению власти знати, которая из византийской преобразовалась в османскую. Эта новая знать настолько увеличила площадь своих земельных владений, что ее доходы превзошли доходы монарха. Кроме того, солдаты охотнее повиновались тем, кто платил жалованье, то есть тимариотам, а не правителю.

В итоге в течение XIV в. тюркская знать Анатолии осела на этих тимарах и превратилась в могущественную силу. Ее самый влиятельный представитель Чандарлы получил пост великого визиря. Вначале османский правитель пытался найти противовес, раздавая тимары православной христианской верхушке. Но общие классовые интересы превратили всех знатных людей, и христиан, и мусульман, в противников абсолютной власти султана. Уже в XIV в. проявилась тенденция наследования тимаров.

В законе 1375 г. за сыновьями тимариотов признавалось право вступления во владение тимарами. Так была подорвана основополагающая доктрина османского государства, согласно которой все богатства страны принадлежат исключительно монарху. Тогда Мурад I решил использовать свою привилегию взимания пятой части добычи (пенчик) для содержания преданного ему элитного корпуса, называемого капыкуллари, или «рабы Порты». Взяв за образец сельджукскую систему гулям («молодые иностранцы»), он придал ей форму девширме («набор юношей»), а уже Баязид I превратил в институт систематического призыва мальчиков из семей православных христиан (не распространявшегося на остальных христиан, мусульман и евреев), лучшие из которых поступали на службу во дворец или в армию. При Мураде II и Мехмеде II эта система стала повсеместной. Новая армия «рабов Порты» состояла из пехоты – янычаров (от yeniçeri – новый солдат) и конницы – sipahi. В следующем веке солдаты новой армии получили тимары от Мурада II, но в итоге попали под контроль знати. Таким образом, пехота на жалованье и регулярная кавалерия были отодвинуты на задний план.

Вскоре между военной знатью тимариотов и «рабами Порты» вспыхнул конфликт, который завершился победой элитного корпуса после взятия Константинополя в 1453 г., в эпоху правления Мехмеда II. С тех пор правительство и армия перешли в руки янычарскoго пехотного корпуса (Kapıkululları). Многочисленные конфискации в их пользу тимаров и других владений ослабили могущество знати.

Преданные султану великие визири, выходцы из девширме, были наделены им абсолютной властью, а также тимарами и доходами, которые сделали из них самых богатых после повелителя, людей Премьер-министр стал вторым человеком в системе османской абсолютной монархии. В истории Византийской империи было много узурпаторов. С 324 по 1453 г., то есть на протяжении 1129 лет, сменилось 14 правящих династий.

В истории Османской империи не было ни одной семьи, которая узурпировала бы трон, – у власти в течение 644 лет находилась одна-единственная династия. Исключение составил период в 11 лет, с 1402 по 1413 г., в течение которого империя и императорская власть оказались разделенными между несколькими претендентами, но это была борьба между братьями. В основе такой удивительной стабильности центральной власти, сохранившейся, несмотря на любые кризисы и революции, лежала система, которая восторжествовала во время правления Мехмеда Завоевателя и умерла лишь после трех веков постепенного упадка, начавшегося в XVI веке.

«… Тунисский историк Ибн Абу Динар (XVII в.)[1037] с радостью отмечал каждую победу османского оружия. У арабского анонима XVI в., составителя «аль-Газават» – героического повествования о подвигах братьев Барбаросса, а также в кабильских народных песнях турки-османы предстают как защитники простых людей, как отважные и искусные воины, беззаветно сражавшиеся с врагами ислама. В кабильском фольклоре высшей мерой похвалы было сравнение с турком. На Востоке, в частности в Египте, преобладали такие же настроения. С течением времени они приобрели характер бездумной традиции, глубоко укоренившейся в сознании многих поколений. Даже такой египетский историк-аристократ, как Абд ар-Рахман аль-Джабарти (1754–1825), который от всей души ненавидел турок, отдавал дань этой традиции. «В начальную эпоху своего правления, – писал он, – они [османы] были самыми лучшими из тех, кто стоял во главе уммы после халифов, ведомых правильным путем»[1038]…

По всей Европе ходили фантастические слухи о царстве справедливости у османов. Появились даже туркофильские издания, к которым, замечу, султаны не имели никакого отношения. Так, рыцарственный «турок» из одноименной драмы поэта XV в. Ганса Розенплюта защищает замученных купцов и крестьян. Он всегда на стороне бедняков, которые своим трудом кормили господ, «получая взамен за это лишь новые тяготы». Турок обещает «реформировать и наказать аристократический мир».

А.Е. Крымской писал, что в произведениях Ивана Пересветова султан Мехмед II «с любовью обрисован как тип царя, который жестоко расправился с неправедными вельможами, но зато своей жестокостью к ним вводит в свою землю всеобщую справедливость». Пересветов восторгается Мехмедом II, велевшим с нерадивых и лживых судей живьем сдирать кожу, на которой написать: «Без таковые грозы не мочно в царство правды ввести».

А первый социалист-утопист Томмазо Кампанелла (1568–1639) советовал во всем подражать мусульманам и «ввести ряд реформ на турецкий манер».

Даже Мартин Лютер (1483–1546) утверждал: «Многие требуют прихода турок и их управления. Слышу я, что есть в немецких землях люди, желающие прихода и владычества турок, которые хотят лучше быть под турком, чем под императором и князьями».

Морские гезы, боровшиеся с испанцами за свободу Нидерландов, носили шляпы с серебряным полумесяцем и вышитой надписью: «Лучше турки, чем папа». Греки на островах Эгейского моря ненавидели крестоносцев за преследования православной церкви и страшные поборы и видели в османах своих освободителей.

Да, турки разрушили часть православных церквей, но в целом в империи имела место веротерпимость как к христианам, так и к евреям.

«В европейских общинах XVI–XVII вв. наблюдался настоящий приступ османофильской эйфории. Евреи Европы рассматривали Османскую империю чуть ли не как рай на земле. После пятого Латеранского собора (1512–1517) турки-османы выступили в роли активных покровителей Реформации. Они всецело «поддерживали протестантское дело и руководство, где это только было возможно». В своих посланиях