Раннее христианство. Том I - Адольф Гарнак

таким даже и не есть вместе», 1, 5, 11. Но такое, до некоторой степени стереотипное перечисление языческих пороков не является доказательством фактического существования всех их в общине: важным для Павла был лишь разобранный выше единичный случай. Несомненно, что и в дальнейшем несколько дополненном перечислении 6, 9 сл.: «Не обманывайтесь: ни блудники, ни идолослужители, ни прелюбодеи, ни распутные мальчики, ни мужеложники, ни воры, ни лихоимцы Царства Божия не наследуют» — нет указаний на существование противоестественных пороков в общине. Павел нарочно добавляет: такими были вы, т. е. будучи еще язычниками, но омылись, но освятились, но оправдались именем Господа нашего Иисуса Христа и Духом Бога нашего (опять оба принципа!), 6, 11. Он предостерегает против возврата к прежнему и стремится усилить христианское самосознание. Если бы действительно явления такого рода были обычны в общине и Павлу об этом стало бы известно, он непременно осудил бы их с тою же резкостью и предложил бы общине принять такие же строгие меры, как и после обнаружения уже разобранного случая кровосмешения. Именно подробный, энергичный разбор этого случая, рядом с немногими высказанными в общих фразах предостережениями, показывает, что апостолу вряд ли были известны другие конкретные случаи проявления безнравственности.

Было бы, однако, столь же поспешно истолковывать это наблюдение в том смысле, что на самом деле упомянутый случай является совершенно исключительным. Я не решусь утверждать этого; было бы неестественно представить себе коринфскую общину в виде острова целомудрия среди болота безнравственности именно этого города. Но мы должны быть крайне осторожны. Глубокая нравственная испорченность, о которой как будто свидетельствует выступление общины в пользу упомянутого кровосмесителя, несомненно, не могла царить в общине: община была на самом деле лучше, чем то может показаться по ее действиям.

Менее благоприятным, нам кажется, должен быть ответ на вопрос, каковы были взгляды на собственность. Павел, правда, говорит об этом меньше, чем о вопросах нравственности, но способ его трактовки показывает, что он имеет в виду зло, гораздо более распространенное. Отсутствие подробного его разбора объясняется тем, что оно не имело столь принципиального значения, так как находилось в менее тесной связи с принципом свободы, вызывавшим столько горячих споров.

Отметим прежде всего, что частная собственность в христианской общине вполне признавалась. Павел ничуть не думал о том, чтобы защищать в Коринфе коммунистические идеалы. Мысли в этом роде, как кажется, не являлись в общину и извне. Мы, наоборот, наталкиваемся на противоположное: на непонимание обязанности, налагаемой христианской любовью, обязанности делиться своим добром внутри общины и, что еще хуже, на сохранение всех весьма сомнительных языческих обычаев в торговых делах. Павел определенно упоминает наряду с блудниками также и лихоимцев, и разбойников, как безусловно исключенных из Царства Божия, 1, 6, 10; поэтому община ни в коем случае не должна принимать их в свою среду, 1, 5, 10 сл. Речь идет здесь не об одних лишь теоретических предостережениях; это доказывают процессы, которые велись коринфскими христианами. Упоминаемый Павлом «некто» (τις 6, 1), имевший спор с другим и передавший его на решение языческого суда, существовал, конечно, в общине не в единственном числе.

Мы уже говорили о том, как следует смотреть на подобного рода факты. Дело идет здесь о правовом споре, как таковом, о споре по поводу собственности.

Такой спор, говорит Павел, знаменует собой падение на дохристианский уровень. Христианство не только запрещает всякую несправедливость в торговых делах, оно требует большего: отказа от права там, где кому-либо причинена обида, тем более между братьями. Эта высокая, исходящая непосредственно от Господа, мысль христианской этики мало понятна была в первое время коринфянам с их ярко выраженным индивидуализмом, их настаивании на праве каждого отдельного лица.

Лишь немногие поняли, что имущий христианин имеет обязательства и по отношению к общине. Яркий пример мы имеем в лице Стефана, о котором апостол отзывается с похвалою за то, что он вместе со своим семейством посвятил себя добровольно служению общине, I. 16, 15. Что это, собственно говоря, значит — этого мы не можем понять во всей полноте. Одно действие в этом направлении нам известно: Стефан вместе с Фортунатом и Ахаиком, очевидно, принадлежащими к его семье рабами, отправился к апостолу по поручению и от имени общины, 17. Конечно, расходы путешествия нес он лично. Такой поступок был вполне в духе эллинства: как в Афинах ожидали от богатых граждан литургий, т. е. действий, сопряженных с затратами на пользу государства, так и всякое общество требовало от своих членов, поставленных в более благоприятные материальные условия, покрытия чрезвычайных расходов; в виде награды за это составлялся в честь благодетеля почетный декрет. Почетным декретом являлось и то, что предлагал Павел по отношению к Стефану, правда, в совершенно ином смысле, чем то было обычно: он требует от общины не признательности на словах, а дела, послушного подчинения тем, которые добровольно посвятили себя служению общине. Не видно, чтобы община сознавала необходимость такого способа выражения благодарности; спрашивается даже, исполнила ли она вообще желание апостола.

Насколько мало община, как таковая, была расположена жертвовать на общественные цели, наглядно показывает нам, как проходил затеянный апостолом сбор пожертвований. И это дело затянулось надолго. Уже в первом утерянном для нас послании апостола, видимо, возбужден был этот вопрос. Коринфяне охотно согласились, — просили, однако, подробных указаний относительно выполнения этого дела. Павел, очевидно, затронул их чувство чести, а это было тем местом, в которое легче всего было поразить любого грека. Коринфяне ожидали, вероятно, что будет устроен сбор доброхотных подаяний, и полагали, что тогда состоятельные члены исполнят свой долг и честь общины будет спасена. Но Павел хотел всеобщего участия. Он предложил поэтому, согласно с его распоряжениями, отданными другим общинам, чтобы каждое воскресенье всякий откладывал что-нибудь для этой цели, чтобы при посещений апостола не пришлось сразу доставать всей суммы.

Такой способ действий был весьма целесообразен. Апостол имел в виду большинство членов общины; он знал, что малый заработок их совершенно исключал для них возможность значительных единовременных расходов; мелкие взносы были гораздо удобнее. Но, конечно, такой прием требовал и особой энергии со стороны жертвователя. Всякий знает, что люди куда охотнее готовы пожертвовать единовременно большую сумму, чем регулярно вносить хотя бы самую ничтожную. Благоприятный результат, может быть, был бы скорее достигнут, если бы пожертвования собирались ежевоскресно во время происходивших собраний общины. Но, очевидно, в общине не было не только общей кассы, но и не было лица, которое могло бы взять в свои руки заведывание сбором. Копить же дома для