За мной, читатель! Роман о Михаиле Булгакове - Александр Юрьевич Сегень

из укрытия и гавкнул, затем проскулил. А Шиловский продолжил: – Вы должны дать святую клятву. Что никогда. Нигде и ни при каких обстоятельствах. Не станете искать встреч. С матерью моих сыновей. Навеки забудете о ней. И даже в мыслях. Не посмеете прикасаться к ней. Напоминать о себе. Только в этом случае.

– Мака, поклянись, – сказала Любовь Евгеньевна.

– Клянусь, – убитым голосом произнес Михаил Афанасьевич.

– Чем клянетесь?

– Христос сказал: «Никогда ничем не клянитесь. Но да будет слово ваше: да – да, нет – нет, а что сверх того, то от лукавого».

– Хорошо. – Евгений Александрович, теряя облик Зевса, внял голосу Христа. – Я принимаю вашу клятву. Надеюсь, что вы как мужчина сдержите данное слово. Я передам его матери моих сыновей. Прощайте!

Он вернул револьвер на предохранитель, воткнул его в кобуру, щелкнул каблуками, коротко по-офицерски поклонился Любови Евгеньевне, развернулся и зашагал прочь. Нюша закрыла за ним дверь на все замки.

А что же Нэнси Топсон? Она от всей души расхохоталась.

– Что? – спросил Булгаков. – Что смешного? Твоего мужа чуть не продырявили шестью пулями. – Он был ни жив ни мертв. Такой хороший мир вдруг рухнул с треском и дымом.

– Какой ты был смешной, Мака! – хохотала Любовь Евгеньевна. – Нахохлился, струханул, побледнел.

– Да я же был безоружный перед ним! – обиженно взвизгнул разоблаченный любовник. – Мой браунинг в ящике письменного стола. Как голый перед одетым в доспехи. И по сему поводу ты ржешь, как ездовая лошадь? Твой муж оказался изменник! Как-то, знаешь ли, нетипично.

– Ой-ей-ей! Изменник. Слово-то какое. – Она наконец перестала хохотать, только усмехалась. – Давай водочки выпьем. Наливай.

– Любовь Евгеньевна, можно я пойду? – Глянули, а Нюша уже одетая стоит у дверей, бледная, трясется. Отпустили, и она мигом исчезла.

Михаил Афанасьевич, недоумевая, налил водки, Любовь Евгеньевна чокнулась с его рюмкой своей рюмкой:

– Да знала я все уже давным-давно! Мне так забавно всякий раз было выслушивать твои враки, где ты был да с кем ты пил.

– Вот как? Ну ты и штучка же!

– За тебя, Мака-изменяка! – Она выпила. Он посмотрел на нее и тоже намахнул. Животный мир вокруг стола вновь оживился и заходил каруселью.

– И давно знала?

– Да с тех пор, как ты с ней в Мисхор поехал.

– Здрасьте, забор покрасьте! Мисхор! Да я один там был, аки Павел Фивейский. Клянусь, ей-богу!

– Присаживайтесь, гражданин Булгаков. Начинаем допрос. Итак, когда, где и при каких обстоятельствах вы познакомились с гражданкой Шиловской Еленой Сергеевной, урожденной Нюренберг?

– Мы вместе тогда с ней познакомились, у этих, на блинах. В позапрошлом году двадцать восьмого февраля.

– Ишь ты, как мы точно дату помним. А с какого дня стали встречаться?

Михаил Афанасьевич Булгаков

Начало 1930-х

[Из открытых источников]

– Со следующего. Вы же и виноваты, гражданин дознаватель, пригласили ее на лыжах, а утром отказались, пришлось мне ехать.

– А ты и рад лыжи навострить, пес ты смердящий!

– Откуда такое выражение? Надо будет использовать.

– А еще драматург! Из «Смерти Иоанна Грозного» А-Ка Толстого.

– Ну-ну, продолжайте допрос, – уселся Мака нога на ногу, наливая еще водку и намазывая бутерброды икрой.

– Да неохота. Спроси лучше, как я сама на ваш след вышла.

– Ну и как же вы вышли на наш след, детектив Топсон?

– После моего последнего дня рождения. Когда она произнесла странную фразу: мол, в Сивцевом Вражке вновь возобновили движение. Стала проверять, никакой приостановки движения в Сивцевом Вражке не было. И поняла, что это был тайный сигнал тебе. Стала принюхиваться, от тебя время от времени тоненький такой ароматик ее духов слышался. Ну, а уж потом я вас выследила, как сначала ты в этот полуподвал в Сивцевом Вражке – шасть, а через полчаса она туда же – шмыг!

– Мы что, мыши, что ли?

– Ну, озирались так воровато, чем-то и впрямь похожие на мышей.

– Я все-таки не понимаю твою реакцию. – Булгаков вскочил и стал нервно расхаживать по гостиной. – Открылась измена мужа, а она смеется!

– Да очень просто, Мася-Колбася, – простодушно ответила она. – За мной увивался один красавчик два метра ростом, а я все хранила тебе верность. Да, не спорю, влюблялась, но не изменяла. А тут гляжу, ты изменяешь, чем же я хуже?

– И ты… С этой двухметровой стоеросиной?!..

– Тебе можно, а мне нельзя?

– Кто он?

– Пойдешь к нему с пистолетом? Не скажу.

– Распутница!

– От распутника слышу!

Он сел, отдышался. Посмотрел на наглое выражение лица жены. Вдруг и ему, пьяненькому, стало смешно:

– Ну и собака же ты, Банга!

– А ты пес смердящий, – без всякой злобы отозвалась она, наливая себе и ему. – Мы оба друг друга стоим, вот чего, миленький. Оттого нам и хорошо друг с другом. Выпьем за наш союз!

Выпили. Он засмеялся:

– Стало быть, мы квиты, счет один – один.

– Ну уж нет, – воспротивилась она. – Ты два года шалавил, а я всего несколько разиков.

– Это что значит? Будешь продолжать? Не позволю. Убью!

Дальнейшие их пререкания, то шутливые, то злые, можно было бы издать отдельной брошюрой страниц на сто, но ни парижского, ни берлинского, вообще никакого издания этой брошюры не сохранилось, да просто не существовало на свете.

Глава тридцать четвертая

Рогаш

1939

И только сейчас, через годы, он впервые проснулся среди ночи, пронзенный особым сочувствием к Шиловскому. Тогда, после его визита с револьвером, они с Бангой только шутили над ним:

– Помнишь, я предрекла, что сейчас Рогаш придет? И он через минуту явился не запылился.

– И оказалось, что наш Рогаш крупный военный чин, комполка.

Они потом так и стали называть бедного Евгения Александровича – Рогаш. Но только теперь, угнетаемый болезнью, которая медленно, как удав добычу, начала проглатывать его, Михаил Афанасьевич четко представил себе всю глубину переживаний Шиловского, крах его жизни. Красные полковничьи эмалевые шпалы впились Парису, похитителю Елены Прекрасной, в сердце и стали там поворачиваться, принося боль своими углами.

Что ждало Шиловского, поддайся он мгновению праведного гнева и выпусти в грудь обидчика весь барабан? Потомственный дворянин, родившийся в собственном барском имении, выпускник Второго Московского кадетского корпуса и Константиновского артиллерийского училища, штабс-капитан, герой войны, дважды ранен, контужен, георгиевский кавалер, да в придачу еще шесть боевых орденов с мечами и бантами, белая косточка, офицерская выправка, лощеный с ног до головы. Из царской армии демобилизован уже в чине капитана. Арестован чекистами по подозрению в сочувствии белым, но освобожден и принят в ряды РККА с одной капитанской шпалой, а дослужился до четырех