За мной, читатель! Роман о Михаиле Булгакове - Александр Юрьевич Сегень

новом романе помимо похождений черта, будь он неладен, должна быть сильная любовная линия. Но, как ни подступался, ничего не получалось. Особенно когда он пытался списать эту линию с их отношений с Еленой Сергеевной.

Дети… К черту детей, эти двуногие всегда лишь побочное явление в романе. Путаются под ногами, как мухоморы, когда ты идешь по лесу и собираешь белые, подберезовики и подосиновики.

Маргарита!.. Детей у нее не будет.

Итак, писатель, подставь лицо ветру своей прозы: «Маргарита была красива и умна. К этому надо добавить еще одно – с уверенностью можно сказать, что многие женщины все, что угодно, отдали бы за то, чтобы променять свою жизнь на ее жизнь. Бездетная тридцатилетняя Маргарита была женою очень крупного специалиста, к тому же сделавшего важнейшее открытие государственного значения».

Вперед, писатель, на быструю яхту, под парус, и ветер тебе в лицо: «Она несла в руках тревожные желтые цветы. И эти цветы очень отчетливо выделялись на черном ее весеннем пальто. Она повернула с Тверской в переулок и тут обернулась. По Тверской шли тысячи людей, но я вам ручаюсь, что увидела она меня одного и поглядела не то что тревожно, а даже как будто болезненно. И меня поразила не столько ее красота, сколько необыкновенное, никем не виданное одиночество в глазах!»

Он писал о Елене, а имя, желтые цветы и черное пальто позаимствовал у Маргариты. Хотел ли он встречи с ней? Так, легкого флирта хотел, не более того. А заодно и отомстить мстительнице, которая по-прежнему чуть ли не каждый вечер куда-то усвистывала.

– Вот не знаю, кому из твоих поклонников может нравиться этот зеленый горшок, – сказал он однажды, глядя, как она надевает шляпку «клош». – По-моему, они уже вышли из моды.

– Шиловскому нравится, – ответила она.

– Что значит, Шиловскому нравится? – возмутился он. – Уж не хочешь ли ты сказать…

– Тиш-тиш-тиш. Это тайна за семью печатями.

– Ты что, с Шиловским?!..

– Говорю же, помалкивай. Кстати, не понимаю, что она нашла в тебе? Рогаш куда лучше во всех отношениях.

– Да ладно тебе… Банга!

– Что ладно? Послушай, гражданин Стива Облонский, бери свой браунинг и иди – угрожай. Потребуй, чтобы он больше никогда и так далее. И вы будете квиты. А то, видите ли, как нам такие сцены устраивать… А как до них дело дойдет, пусть тоже понервничают. – И она, подойдя к мужу, ущипнула его за нос. – Мака-собака, мне надоело все это. Как в дешевой пьеске. Давай опять дружить, черт с тобой, что ты такая сволочь. Зато с тобой весело, не то что со всеми остальными. Только у меня условие. Готов?

– Смотря какое.

– Написать теперь «Кошачье сердце». Пусть все будет, как в «Собачьем», только теперь вместо пса эксперимент проводится на коте.

– А что, это будет весьма интересно. По рукам!

И они внезапно помирились. И стали снова жить, как муж и жена. Плюс домработница, пес, кот и кошка. Правда, вскоре снова осталась одна Мука. В какой-то из этих теплых мартовских дней толстенный Флюшка сел на форточку подышать свежим воздухом и исчез. И больше не вернулся. Нюша уверяла, что видела, как чья-то сатанинская рука сгребла его и – ку-ку. Но непонятно, кому мог понадобиться обычный бусый кот, коих по подворотням шастают целые конфедерации.

Горюя о толстом Флюшке, Булгаков отправился на второе свидание с Маргаритой и был весьма разочарован этим рандеву.

– Какое-то наваждение! Я думал о вас каждую минуту, – бессовестно принялся он врать.

– Да, – ответила она строго. – Это и впрямь наваждение. И ничего более. Вот что, Михаил. Я всю неделю думала. Я замужняя советская женщина, у меня двое детей. И пока я еще в силах справиться с собой, нам нужно расстаться.

– Вот как? – воскликнул Михаил Афанасьевич, играя роль убитого горем человека. – О, Маргарита! Неужели я вам не нравлюсь? Я плох для вас? Отвечайте же, плох?

– Нет, вы прекрасный человек. Возможно, самый лучший из всех, кто встретился на моем пути. Но на всех людях лежит ответственность. И на нас тоже. Понимаете?

– Понимаю. Но грустно это.

– И мне. Теперь мне будет еще более одиноко. Душа моя тянется к вам. Мне так хорошо было беседовать с вами в прошлый раз!

А он думал: «Опять муж, опять двое детей, пройденный урок». Она умолкла, он попросил:

– Ну, говорите, говорите, мне приятно слушать.

– Да что уж тут говорить, – печально вздохнула она.

– Хотите, я вам еще про Льва Толстого расскажу?

– Да нет уж, не надо больше.

– Ну, не надо так не надо. Про Достоевского? Про Скабичевского? Панаева? Про Вонлярлярского? Тоже не надо? Ладно. Что ж… Маргарита! Я вас никогда не забуду. Вы подарили мне такое, чего и сами не знаете.

Они еще некоторое время постояли, потом пошли сначала вместе, потом порознь – он свернул за забор, и между ними оказалась черная чугунная решетка, сквозь которую он протянул к ней руки, будто заключенный. Она пошла дальше, перешла дорогу и оглянулась. Он по-прежнему картинно тянул к ней руки сквозь решетку и бормотал:

– Прощай, мимолетная и короткая любовь моя! Ты так и не узнаешь, какой именно Булгаков тебе повстречался. Тебя я больше никогда не увижу. Зато у меня теперь есть моя Маргарита!

Глава тридцать шестая

Умереть позже

1939

Прости, читатель, но нам приходится возвращаться в тяжелое для нашего героя время!

В начале октября прозрел левый глаз, и если правым Булгаков с шести шагов видел – «там что-то беленькое чернеется», то левым уже различал сахарницу, подаренную некогда сестрой. Но это и все улучшения, коих так жаждали все, надеясь на чудо, как чудом выздоровел Алексей Турбин. Может быть, теперь персонаж поможет выжить своему творцу?

А тут еще подскочила температура, начался кашель, забило легкие, и доктор Захаров диагностировал грипп. Откуда он взялся, кто из многочисленных гостей принес в качестве подарка? Этот грипп прицепился, как шакал к антилопе, и без того терзаемой львом.

В один из первых дней октября позвонил Гриша Конский, артист МХАТа и давний друг, постоянно навещавший Булгаковых:

– Умер Щукин.

– Как?! Борис Щукин? Сколько же ему было лет?

– Сорок пять. Сердце.

Елена Сергеевна тотчас отправилась сообщить мужу:

– Миша, Щукин умер.

– Да ты что?!

– Сорок пять лет. Сердце.

– Ох, как жалко! – выдохнул Михаил Афанасьевич, и тотчас же в мыслях побежало свойственное каждому злорадство – умер моложе меня. И сразу захотелось покаяться: – Сядь, Люсенька. Хочу что сказать. До чего человеческая натура подлая. Вот ты сказала про Бориса,