За мной, читатель! Роман о Михаиле Булгакове - Александр Юрьевич Сегень

сядут за стол и давай пукать. Он на стене плакат вывесил: «Во время обеда пукать строго запрещается». Тогда Софья Андреевна подписала сверху: «И читать газеты». Потому что он любил за столом читать газеты и возмущаться: «Ах, черт бы вас побрал!» «Вот ведь мрачное и реакционное государство!» «Долой царизм!» И – хрясь газету надвое, а то и на мелкие кусочки.

– Но он гений и имел право! – воскликнула Маргарита с чувством.

Он посмотрел на нее, засмеялся и обнял. Она тотчас отпихнула его:

– Какая наглость! Мы больше незнакомы, прощайте!

– Простите меня, Маргарита! Клянусь, это не повторится.

– Один раз прощу. Так что там Толстой?

– Да, Толстой… Вы только подумайте, как ему должно быть тяжело и одиноко. У него в голове грандиозные замыслы, кабинет бы расширить и замок поставить, чтобы домашняя шпана то и дело от работы не отвлекала, а жена ему: «Подумаешь! Ты не Достоевский!» Если бы вы знали, милая Маргарита, как мне его жалко!

Тут она посмотрела на него почти со слезой:

– Как я вас понимаю. Мы привыкли, что Толстым следует восхищаться, и вдруг я встречаю человека, который лично работал у Толстого секретарем и говорит, что ему его жалко. Для меня это ново. И это так серьезно, что я удивлена, когда вы восхотели меня обнять.

«Какая дура, – подумал он с умилением. – Но до чего хороша!»

– А пойдемте в кафе или ресторан, где можно поговорить не на ходу, а обстоятельно. Я, знаете ли, сегодня очень при деньгах, получил расчет в одном учреждении, где до сегодняшнего дня работал. Помогите мне их потратить!

– В первый день знакомства говорить о деньгах – фи! – ответила она и сделала губки уголками вниз, как в романах у Слезкина.

– Хорошо, о деньгах больше не буду, – растерянно поник он.

Они замерли неподалеку от Балтийского вокзала.

– Мы уже почти пришли к моему дому, – сказала она. – Прощайте.

– Что ж… – вздохнул он.

– Или ладно, прогуляемся немного, мне так интересны ваши рассказы, – передумала она, и они снова пошли в сторону Сухаревки. Он продолжал извлекать из себя все, что знал о Толстом, давил на жалость в отношении к Льву Николаевичу и внутренне потешался ее глупостью.

– Что мы все Толстой да Толстой? Расскажите о себе, прекраснейшая Маргарита. Отчего вы так хорошо одеты, такое шикарное пальто, такие туфли, шелковые перчатки с раструбом и белым кантом? Вы модница!

– О, все это досталось мне еще от мамы, – простодушно призналась она. – А банты и металлические пряжки прикрепила сама, своей рукой.

– А сумочка! Наверняка из Парижа. Буква «М» красиво вышита. Кто это сделал?

– Да кто же, кроме меня, – снова призналась она. – Эти буквы «М» я столько раз вышивала на белье и вещах.

Дойдя до Сухаревки, они не повернули назад, а шли себе дальше по Сретенке.

– Скажите, Маргарита, а почему у вас такие печальные глаза?

– Не хочется говорить… Впрочем, тут много общего с Толстым. Знаете ли, у меня очень мало общего с моим мужем. Мне скучно в его окружении. Его друзья все такие бесцветные. Даже когда они собираются веселиться, с ними невесело, все какие-то анекдоты, плоские шутки. У меня жизнь складывалась трудно. И с мужем мне не просто скучно, а в тягость.

Она продолжала уныло рассказывать о своем неинтересном муже и его приятелях. Они дошли до Москвы-реки и остановились на набережной. От реки дул теплый весенний ветер, и она сказала:

– Я так люблю подставить лицо ветру. Так приятно стоять на катере, он мчится по морю, а ты отдаешься ветру. Я так люблю, когда он полощет юбку, как парус, шевелит и треплет волосы на голове. Хочется широко раскинуть руки, делается так хорошо, озорно. Кажется, вот-вот оторвешься от земли. – И она вдруг бросила ярко-желтый букет серебристых акаций в реку. Они удивленно поплыли прочь: о-ля-ля, вот так поворотики судьбы!

– Не жалко?

– Надоели.

– А где вы были на море?

– На Кавказе. Муж был комиссаром-инспектором железных дорог. Однажды десять лет назад он взял меня в инспекционную поездку по Кавказу и Закавказью. Не просто так, я помогала вести секретарскую работу, печатала на машинке. Потом точно такая же поездка повторилась через два года.

– Я тоже в те времена работал на Кавказе. Послушайте! – Он вдруг отстранился на шаг, внимательно вгляделся в нее и воскликнул: – Маргарита! Ведь я видел вас на Кавказе.

– Да ладно вам.

– Нет, точно помню. На вас было белое платье.

– Правильно. Греческий костюм-тога. Он остался у меня от Софокла, мы в гимназии ставили «Трахинянок». Но как вы могли запомнить?

– Вы шли, а слева и справа держали под руки двух мужчин.

– Мужа и брата! Поразительно! Но полно вам, мало ли девушек в белых платьях и под ручку с мужем и братом?

Он вдруг сделался серьезен, приблизил к ней свое лицо, посмотрел прямо в глаза и промолвил голосом обольстителя:

– Маргарита! Разве вы не знаете, что вас нельзя не запомнить?

Она сильно смутилась, отстранилась от него:

– Ой, мне же домой срочно надо!

Он взял такси и повез ее к Балтийскому вокзалу.

– Муж, поди, заждался?

– Нет, он в командировке, я сегодня приехала с дачи, кое-какие дела дома. Вот, встретила вас…

– Скажите, – вдруг спросил он сурово, – вы читали Библию?

– У-у-у! Так надоели уроки Закона Божьего в гимназии, знаете ли… Даже и рука не потянется.

– Вы еще будете ее читать.

Она с удивлением посмотрела на него и ничего не сказала.

– Мы еще встретимся? – спросил он, когда они вышли из такси.

– Вам этого хочется?

– Очень.

– Тогда… Я завтра вернусь на дачу, приеду ровно через неделю. Если хотите.

– На том же месте, в тот же час, – пропел он из песенки Цфасмана и Тимофеева, ставшей бешено популярной.

– В тот же час, – пропела она. – Только дальше не идите меня провожать, останьтесь тут.

Домой он возвращался, смеясь. Не успел расстаться с одной любовницей, как готов уже завести себе новую. У этой муж. А дети? Про детей она ничего не говорила. Привлекательная.

Вернувшись домой, Михаил Афанасьевич вздремнул и сел за письменный стол. В доме находились только Нюша да живность.

– Еще минута, и стихи свободно потекут! – произнес он. – За мной, читатель! За мной, мой читатель, и только за мной!

Строчки летели, как катер по морю, и он подставлял им лицо, как теплому морскому ветру. Наконец-то он нашел имя для главной героини романа. Маргарита. Конечно, никакое значительное литературное произведение не имеет шансов на продолжение жизни, если в нем не теплится любовь. Он понимал, что в