Беспокойные боги - Кристофер Руоккио

"Когда ты предстанешь перед Матерью-Землей на суде, лорд, - сказала Самек, глаза ее все еще сияли, - тебе придется отчитаться за свои действия. Твоя душа в твоих руках".

Все еще массируя запястье, я долго и пристально смотрел на Самек. Ее тон изменился, смягчился, помрачнел. Она не стала настаивать на этом вопросе с Лорианом и, похоже, отказалась от него так же быстро, как и подняла.

Твоя душа в твоих руках. Разве не сам Гибсон сказал это так давно?

Я зарычал на нее, произнеся: "Я видел Ревущую Тьму, которая ожидает всех нас после смерти, жрец. Твоей богини там не было".

Самек отшатнулась, словно ошеломленная, сияющие глаза превратились в точки яростного света. "Ты не отрицаешь этого? Эти истории, которые они рассказывают о тебе?"

Я был глубоко в черной воде, чувствовал, как змея обвивается вокруг меня в темноте.

"Ты видела Беренику", - сказал я, имея в виду записи моего чуда. "Перфугиум. Ты все еще сомневаешься во мне?"

Ее лицо стало бледным, как молоко, как смерть, а триумф и убежденность, которые еще недавно освещали ее глаза, погасли. "Зачем ты вернулся?"

Я не ответил ей.

"Почему ты здесь?"

"Ты все еще не знаешь?" Я чуть не рассмеялся.

"Скажи мне!" прошипела Самек, приближаясь. "Мы знаем о твоих демонах".

Письмо Эдуарда, подумал я.

Они знают о сьельсинах на Гаделике.

Она снова схватила меня за запястье, пристально глядя мне в глаза. Что за зрелище мы, должно быть, представляли собой там, на ступенях дворца! Дьявол и жрица Земли, оба в черных костюмах. Рыцарь и иерофант - одинаковые фигуры.

Когда день успел похолодать?

"Ты говоришь, что тебя вызвал император", - сказала она, имея в виду наш предыдущий разговор. "Зачем? Говори сейчас, и ты еще можешь спасти свою жизнь и жизнь своего бастарда".

Она была так близко, так близко, что я мог бы ударить ее лбом и сломать этот напудренный нос. Аромат веррокса заполнил мои ноздри.

"Мой бастард..." прорычал я. "Если ты хотя бы прикоснешься к ней..."

"Зачем ты вернулся?"

У меня было мрачное настроение. Эта женщина угрожала моей жизни, угрожала жизни Кассандры и Лориана, хотела настроить меня против него. "Чтобы убить бога", - сказал я и высвободил руку. "Убить бога, жрица. Тебя это пугает?"

Пусть думает, что я имел в виду ее саму.

Ее глаза расширились, а затем сузились до маленьких щелей. "Нечестивость вредит только нечестивым, Ваша Светлость", - сказала она, выпрямляясь во весь рост, и я впервые увидел, что она немного выше меня, настоящая палатинка. "Теперь я вижу, что вы не можете спастись. Я буду молиться за вашу душу".

С этими словами она собрала свои одежды в кулак и отступила назад, темные воды омыли меня, когда она повернулась и направилась по лестнице, ее катары следовали за ней. Затем ее глаза медленно оторвались от моего лица. Я никогда не забуду их, как и тонкую улыбку, которой не должно было быть на этих карминовых губах. Поднявшись на три ступеньки, она остановилась и оглянулась через плечо. "Подумайте о своих грехах, милорд".

Я смотрел вслед удаляющемуся левиафану, чувствуя тяжесть его ужасающего тела, почти не подозревая, что уже мертв и скоро окажусь в его пасти.

* * *

Бледные башни и зеленые парки Вечного города, проплывающие под моим шаттлом, казались вещами, застывшими во времени, как будто золотистый свет, падающий от далекого солнца, был чем-то вроде янтаря. Но для флайеров, которые, словно пчелы, перелетали с одной летающей платформы на другую, все это казалось неподвижным, как камень, миниатюрой скульптора или копией художника, экспозицией, созданной для меня и только для меня.

Нереальный город...

Все это было иллюзией. Погребальная маска из мрамора и золотой филиграни на лице, давно сгнившем. Требования Гарендота и открытие его машины раскололи эту маску, и теперь галактика заглядывала внутрь, мельком замечая разложение. Империя была слаба - хотя до начала войны она никогда не была столь велика. Сам ее размер стал ее гибелью, поскольку она создала для себя территорию, слишком большую для защиты любым человеческим разумом и армадой.

Я поежился, кутаясь в пальто, наблюдая, как проплывают башни.

Даже если бы мы смогли уничтожить сьельсинов, гниение, скорее всего, оказалось бы фатальным. Простой акт отказа от всех притязаний на Норманские звезды разрушил бы маску и иллюзию имперского превосходства.

По всей галактике заходило имперское солнце. На смену ему придет эпоха - не тьмы, а бесчисленных меньших огней. Там, где исчезло имперское солнце, звезды, которым несть числа, засияют ярче. Наша империя - ее порядок - исчезнет, и в Эпоху Ночи, Эпоху Звезд, которая должна была наступить, воцарится хаос. Война. Война не только с лотрианцами, с которыми храбрецы сражаются даже сейчас, когда я пишу эту страницу, но и с норманами, с Экстрами, с тем, что осталось от Великой армии Латарры… и от мечты Лориана.

И с тем, что лежит за ее пределами...

* * *

"Лорд Марло?" Один из моих марсианских сопровождающих подхватил меня, когда я споткнулся на выходе из флайера.

"Я в порядке, Ларок", - отмахнулся я, удерживая равновесие.

Встреча с Самек потрясла меня, а короткий перелет из дворца в марсианскую цитадель дал мне достаточно времени для молчаливых размышлений, чтобы сожаление расцвело, как сорняк. Я отрекся от веры, угрожал верховному священнослужителю - агенту Хора, ни больше ни меньше - и говорил о своей собственной смерти и возвращении, а также о чудесах, которые сотворил на Беренике и Перфугиуме.

Это было глупо.

Дверь, ведущая внутрь, была открыта, но я задержался на лестнице, плотнее запахивая пальто. День выдался прохладный, как будто само солнце лишилось огня. Я позволил марсианам провести меня внутрь и по коридору к лифту, который должен был поднять меня на уровень гостевых аппартаментов высоко над нами. Я оперся о поручень, подавленный событиями дня.

Когда мы дошли до конца коридора, я запнулся.

"Где стража?" спросил я Ларока.

У двери снаружи должны были стоять два человека.

"Неизвестно, сэр", - последовал ответ. "Я свяжусь с сэром Кантоном".

"Сделай это", - велел я.

На двери не было никаких признаков взлома. Панель управления осталась нетронутой и, судя по всему, в нее никто не вмешивался. Она приняла мой код и включилась, мягко сдвигаясь в сторону. Раздался звон колокольчика, и из покоев для слуг вышел Нима, торопясь ко мне, его брови нахмурились от какой-то срочной жалобы. "Доми!" - жаловался он на джаддианском. "Она