XX век. Уроки истории. 1900-1939 - Егор Станиславович Холмогоров

Предоставив русским законодательные преимущества по закону о земстве в Западном крае, Столыпин обосновывал это вполне определенно: «В этом законе проводится принцип не утеснения, не угнетения нерусских народностей, а охранения прав коренного русского населения, которому государство изменить не может, потому что оно никогда не изменяло государству и в тяжелые исторические времена всегда стояло на западной границе на страже русских государственных начал».

Этой столыпинской мысли очень не хватает сегодня, когда наша политика систематически страшится оказать предпочтение своим перед чужими, мало того, стремится любой ценой ублажить чужих, лишь бы не жаловались, а русский мужик потерпит и так. Как далека эта бездушная уравниловка к ущербу русских от столыпинской политической философии, не боявшейся прослыть «неполиткорректной» и быть обвиненной в предоставлении русским преимуществ.

Однако чтобы Россия была великой, необходимо было, чтобы русский человек, который должен был стать на надлежащее место в Империи, стал богатым, сильным, независимым, поистине свободным и при этом осознающим себя в качестве русского человеком. Именно в этом был стержень знаменитой аграрной реформы Столыпина.

Суть попытки Столыпина состояла в том, чтобы получить гражданское общество, оно же – потребительский рынок, которое будет заниматься самоподдержкой промышленной системы. Столыпин, в некотором роде, наш Форд и отчасти наш Кейнс. Форду и Кейнсу пришла в голову гениальная идея – надо давать людям деньги, чтобы они у вас на них что-то покупали. Идея Столыпина, в общем-то, состояла в том же самом – нужно создать массовый слой людей с деньгами, чтобы они покупали продукцию российской промышленности, ну и чтобы они были хозяевами, которым есть что терять при революции. Если бы в этот момент, страна на этом удержалась, то мы имели бы принципиально иную картину ХХ века.

Русский крестьянин к тому моменту составлял подавляющее большинство населения страны. Однако после освобождения крестьян от крепостной зависимости им, по сути, не нашлось места в новой экономической реальности. И элиты и, зачастую, правительство, продолжали смотреть на крестьян крепостническими глазами – как на опасный подрывной элемент или как на пассивную материальную ценность.

Ни в чем это не выражалось с такой яркостью, как в институте сельской общины, который в равной мере носили на руках как ретрограды-бюрократы, так и социалисты. Первые видели в общине удобный полицейский инструмент, который, якобы, воспитывает в мужике верность монархии и традиции, вторые усматривали ячейку будущего социалистического общества. Характерен и в том и в другом случае крепостнический взгляд в которой мужик и его интересы были не целью, а лишь средством по осуществлению целей поставленных враждующими фракциями элиты.

И ради этих интересов крестьянина лишали гражданского полноправия – права на владение частной собственностью, права на выход из общины и на хозяйственную инициативу. Фактически русское крестьянство обрекалось этим общинным доктринерством сверху на искусственную бедность, так как организация общинного хозяйства была таковой, что высокая урожайность была практически исключена.

Обманулись как те, так и другие, но бюрократы обманулись сильнее – община стала в годы смуты факелом революции, когда запылали «иллюминации» из тысяч усадеб, сожженных крестьянами, уверенными в том, что помещики украли их землю.

«Молодой саратовский губернатор, — размышлял в «Августе четырнадцатого» Александр Солженицын, — чем более думал, тем более проникался, что грозны для России не демонстрации образованной публики, не волнения студентов, не бомбы революционеров, не рабочие забастовки, даже не восстания на иных городских окраинах, – страшно и угрозно для России только стихийное пламя крестьянских волнений, погромная волна – такая, что от одной горящей усадьбы можно докинуть глазом до другой. Так и в Саратовской губернии в 1905 не было недостачи в этих поджогах, перебрасывавшихся как зараза, так что крупные владельцы уже и не бывали вовсе в своих усадьбах. На сельских пространствах шла необъявленная пожарно-революционная война. И вместе с тем, сколько мог видеть сосердственный наблюдатель, – это вовсе не было следствием революционных идей в народном сознании, но – взрывами отчаяния от какого-то коренного неустройства крестьянской жизни. Это безвыходное неустройство такою трещиной проходило в крестьянской душе, что даже в крупноурожайный год, как минувший 1904, большие заработки крестьян не послужили к устройству их положения или лучшему ведению хозяйства, но по большей части растрачивались по винным лавкам. Что-то запирало крестьянину всякую возможность улучшения, упрочения. А запирала: невозможность подлинно владеть землёю, которую одну только и любил и мечтал иметь крестьянин. Путь ему перегораживало, самого крестьянина заглатывало – общинное владение. И судьба России и спасенье её: остановить эти погромы усадеб, эту крестьянскую раздражённость. Но – не карой, не войсками, а: открыть крестьянину пути свободного и умелого землепользования, которое и обильно бы кормило его и утоляло бы его трудовой смысл».

Столыпин осознал, что для того, чтобы в России развивались экономика, государственность, представительные учреждения, росли уровень образованности и бытовой культуры, нужны не формальные права и свободы, а реальный живой гражданин, в которого должен был превратиться русский крестьянин.

«Прежде всего надлежит создать гражданина, крестьянина, крестьянина-собственника и мелкого землевладельца, а когда эта задача будет осуществлена - гражданственность сама воцарится на Руси. Сперва гражданин, а потом — гражданственность. У нас же обыкновенно проповедуют наоборот. Эта великая задача наша - создание крепкого единоличного собственника, надежнейшего оплота государственности и культуры… Становясь личным собственником, единоличным кузнецом своего счастья, наш крестьянин получает широкую возможность проявлять свою личную волю и свой личный почин в разумном устроении своей жизни, своего хозяйства...».

В отличие от социалистов и либералов, пытавшихся решить крестьянский вопрос в России путем «пересаживания музыкантов» – отъема и передела помещичьей земли, которой было очень мало и изъятие которой ничего бы не изменило, Столыпин и полностью поддержавший его император Николай II решили изменить положение русского крестьянства стимулировав общий подъем производительных сил стране. Для этого необходимо было высвободить частную инициативу, создать новый сознающий свои цели и предприимчивый тип мужика, способный воспользоваться советами агрономов, сложной сельскохозяйственной техникой и т.д.

«Правительство, наряду с подавлением революции, задалось задачей поднять население до возможности на деле, в действительности воспользоваться дарованными ему благами. Пока крестьянин беден, пока он не обладает личной земельной собственностью, пока он находится насильно в тисках общины, он останется рабом, и никакой писанный закон не даст ему блага гражданской свободы. Для того, чтобы воспользоваться этими благами, ведь, нужна, известная, хотя бы самая малая, доля самостоятельности. Мне, господа, вспомнились слова нашего великого писателя Достоевского, что деньги - «это чеканенная свобода». Поэтому