Светоч дружбы. Восточный альманах. Выпуск четырнадцатый - Михаил Иванович Басманов

А старшему сыну Вираты, в кольчуге, что сотней

Глазков златозарных усеяна, было вольготней.

Гордились возничие друг перед другом конями,

Что дивно сверкали на солнце златыми бронями.

И брату меньшому сказал повелитель: «На Канку

Взглянув, оцени благородную эту осанку!

А повар Баллава, Гопала, что посох пастуший

С достоинством носит? А Грантхика, главный конюший?

Походят героев десницы на хобот слоновий.

Подобным воителям гром колесницы не внове.

Поскольку и доблести хватит у них, и отваги,

Вели принести, Шатаника, оружье и стяги».

Скрывая свой облик, достойные воинской славы,

Доспехи надели могучие братья-пандавы.

В три дышла бамбуковых тут же Вираты возницы

С великой готовностью подали им колесницы.

И вслед за своим государем, храня хладнокровье,

Послушные матсьи направили войско слоновье, —

Свирепых самцов, у которых топорщились бивни,

С висками, под стать облакам, проливающим ливни.

На тысяче гороподобных разумных животных

Сидели воители в седлах удобных, добротных.

Сто тысяч коней быстроногих — наездников статных

Везли на себе для свершения подвигов ратных.

Гремя, восемь тысяч стальных колесниц вереницей

За ними неслись, озаренные алой денницей.

Красой и величьем блиставшее войско Вираты,

Чей скот без стыда угоняли его супостаты,

Пустилось вперед, руководствуясь теми следами,

Что в рощах оставлены царскими были стадами.

Но мигом — с другой стороны! — в опустевшее царство

Дурьодхана с братьями вторгся, являя коварство.

Нещадно избив пастухов, обливавшихся кровью,

Сыны Дхритараштры тотчас прорвались к поголовью,

И скот колесницами стали теснить кауравы,

Устроив на мирных животных подобье облавы.

В пастушьих стоянках слышны́ были раненых стоны,

И вскоре совсем опустели коровьи загоны.

Смотритель скота государева на колеснице,

Горючие слезы лия, устремился к столице.

И кинулся в ноги царевичу Притхивинджая,

Которому вверил державу отец, уезжая:

«Царевич прекрасный! Твой долг — защищать Упаплавью.

Ужель потакать мы должны кауравов злонравью?

Вирата изрек: «Мой наследник прекрасен обличьем.

Он предков достоин отвагой своей и величьем».

Хвалить свое чадо отцу было слаще нектара.

Да сбудется все, что в тебе он провидел, Уттара!

Но если ты впрямь повелителю нашему равен,

Как царственный матсья, ты мужеством должен быть славен.

Не мешкая, войско возглавь и отправься по следу

Скота, чтоб отпраздновать новую матсьев победу.

Шесть тысяч помножить на десять — число поголовья,

Что стало добычею кшатриев без прекословья.

Под стать вожаку, что в слоновье вторгается стадо,

Пронзить их ряды златоперыми стрелами надо,

Пускай, словно ви́на, вовеки с тобой неразлучный,

Средь вражеской рати твой лук зазвенит громозвучный.

Он ви́не сродни оттого, что струне ее главной

Подобен своей тетивою певучей и плавной.

Вдобавок для струн замечательной служат основой

Бамбуковый ствол и накладки из кости слоновой.

Пускай кауравы познают, в чужие пределы

Вторгаясь бесчинно, твои сладкопевные стрелы.

На битву с врагом выезжая из нашей столицы,

Коней серебристых запрячь прикажи, Лунолицый!

Как царственный символ величья, эмблема отваги,

Пусть лев златогривый блистает на шелковом стяге.

Да скроется солнце, когда ты, царям угрожая,

Начнешь оперенные стрелы метать, Бхуминджая.

О Индра, Врагов сокрушитель, в тебе кауравы

Увидят защитника стойкого нашей державы!»

Слова пастуха были сказаны в женских покоях.

При женщинах лестно юнцу оказаться в героях.

Он молвил: «Пуститься в погоню, как опытный лучник,

Готов я, однако мне нужен отменный сподручник.

И надо же было случиться подобной напасти:

В бою мой возница остался у Ямы во власти.

Теперь, вместо суты, что сделался смерти добычей,

Ужель не найдется достойный меня колесничий?

Пускай четверня серебристых коней, без натуги,

Помчит меня в битву, одета в златые кольчуги.

Узрев мой развернутый стяг, да поймут кауравы:

Невместно бояться мне их слабосильной оравы!

Они угоняют скотину, пока еще здесь я!

Сегодня, однако, собью с похитителей спесь я.

Великая доблесть моя их воскликнуть заставит:

«Сам Арджуна, Притхой рожденный, теснит нас и давит!»

Об Арджуне слово, — его почитая душевно, —

Услышала вдруг и зарделась Панчалы царевна.

Под видом сайрандхри, стыдливо от женского круга

Тогда отделилась великих пандавов супруга:

«Царевич, коль скоро тебе колесничего надо —

Взглянуть бы не худо, каков из себя Бриханнада.

По чести сказать, миловиден лицом этот малый,

А ростом — не меньше слона и воитель удалый.

Когда я жила у пандавов, герой дивнолицый,

Пхальгуна считал Бриханнаду искусным возницей.

Владел, как никто, этот женственный юноша луком

И был с малолетства привержен к военным наукам.

Теперь, — продолжала она, заливаясь румянцем, —

Сестрицу меньшую твою обучает он танцам.

Вели Дивнобедрой сюда привести Бриханнаду!

Пора наконец кауравам поставить преграду».

Царевну Уттару меж тем ожидал Савьясачин

В покое, что был для девичьих забав предназначен.

Гарема служителем дева считала пандаву.

Веселый и добрый, ей был Бриханнада по нраву.

А он, к дивноглазой царевне приставлен как евнух,

Искусен был в танцах, разумен в делах повседневных.

Сказала она: «Кауравов приструнить нам надо!

Они