Социальное евангелие в России. Православное пастырское движение в условиях голода, войны и революции - Дэниел Скарборо

всех членов причта с одинаковым правом голоса»[173]. Хотя эта просьба о расширении участия дьяконов и псаломщиков не была удовлетворена, способность пастырей к широкомасштабному сотрудничеству, безусловно, была основным фактором терпимости иерархии к их полуавтономным объединениям. Это также привлекло к участию в священнических ассоциациях представителей других сословий.

Добровольные объединения имели разную судьбу в различных российских сословиях. Из-за опасений государства в отношении общественной активности растущих профессиональных классов группам с несословными связями было запрещено создавать постоянные ассоциации[174]. Только дворянство имело привилегию и средства организовывать крупные объединения в форме провинциальных – губернских и уездных – дворянских собраний. У крестьянства было мало возможностей сделать это за пределами волости, и они не имели ресурсов для создания надежных обществ взаимопомощи. Таким образом, как отмечает Адель Линденмейр, взаимопомощь была наиболее слабо развита в тех слоях населения, которые в ней больше всего нуждались[175]. Однако режиму меньше угрожало объединение под эгидой официальной церкви. Поэтому некоторые священнические ассоциации, такие как московское Общество любителей духовного просвещения, могли принимать в свои члены мирян[176]. Члены церкви, не облеченные священным саном, начали обращаться к приходскому духовенству и его солидной социальной инфраструктуре для содействия различным инициативам: от строительства церквей до поддержки образования и борьбы с бедностью. Священническая сеть стала пространством свободного объединения для православного населения в целом.

Впервые православные миряне были привлечены к созданию объединений через церковь в период Великих реформ, с возрождением православных братств. Подобные объединения сначала возникли среди православного населения Речи Посполитой в XVI и XVII веках. Они использовали взаимопомощь как средство защиты церковного имущества и поддержки религиозного образования, особенно после перехода шести из восьми православных епископов в унию с Римом в 1596 году[177]. В 1862 году митрополит Киевский Арсений (Москвин) выступил инициатором восстановления братств там, где они возникли, – в Украине. В следующем году новые братства были созданы в Беларуси и Санкт-Петербурге. В 1864 году министр внутренних дел П. А. Валуев предложил основные правила для создания этих объединений, которые предполагали государственное признание уже существующих братств. Были разрешены добровольные ассоциации православных христиан из всех сословий. Члены Синода рассматривали братства в первую очередь как средство мобилизации народной поддержки официальной церкви в конкуренции с другими конфессиями[178]. Синодальный отчет 1901 года о церковных делах называл братства «прекрасным явлением общенародного участия в деле утверждения православия»[179]. Фактически сфера деятельности братства определялась его членами и могла включать в себя самые разнообразные церковные инициативы, которые должны были быть зафиксированы в его уставе и представлены на утверждение епископу. Интерес к братствам был весьма неравномерным по всей империи. Александр Папков, православный интеллектуал-мирянин и автор многочисленных исследований о церкви, опубликовал в 1893 году общеимперский обзор братств и сообщил, что их число составляло 159 с 37 642 членами, и средства этих братств оценивались примерно в 1 629 707 рублей[180]. Братства были сосредоточены в определенных епархиях, особенно на бывших территориях Речи Посполитой, таких как Минск, где действовало 22 братства. Второе место по количеству братств занимали Московская, Рижская и Подольская епархии, в каждой из которых их было по восемь. Он нашел шесть, действующих в столице, и только два – в Твери[181]. Архивные данные о небольших братствах в Москве, не упомянутых в отчете Папкова, позволяют предположить, что реальные цифры, скорее всего, были выше[182]. По всей видимости, церковное объединение через братства развивалось неравномерно, а в некоторых случаях братства опирались на свои исторические корни в западной части империи, где эти организации впервые и возникли.

Православные братства принимали различные формы, и в каждом из них приходское духовенство играло центральную роль. Крупнейшие братства состояли из сотен членов, включая епископов, губернаторов и даже членов императорской семьи. Эти братства поддерживали множество благотворительных проектов в своих епархиях[183]. Их программы, конечно же, формулировались наиболее влиятельными членами, часто сосредоточиваясь на религиозном образовании как источнике политического порядка или на миссионерской деятельности как средстве экспансии империи на ее окраинах[184]. Эти крупномасштабные операции опирались на социальную сеть приходского духовенства как для оказания благотворительных услуг, так и в качестве источника информации о местных потребностях в этих услугах[185]. Многие малые братства состояли в основном из представителей приходского духовенства, с номинальным членством архиерея, и служили одной из форм взаимопомощи в духовном сословии. В 1890 году, например, духовенство одного сельского района Московской губернии вручило Братству святителя Николая пожертвование в размере 40 рублей вместе с благодарственным письмом за поддержку этой организацией образования их детей: «Теперь и многосемейные беднейшие из духовенства не отчаиваются в образовании своих сыновей»[186]. Местные братства, в которых доминировали миряне, часто сосредоточивались на строительстве и обновлении церквей. Эти более мелкие ассоциации нередко зависели от вкладов богатого покровителя или покровителей, поскольку крестьянские члены не всегда могли выполнить свои финансовые обязательства[187]. Привлечение местного дворянства, купцов или городских покровителей в малые братства обычно осуществлялось приходскими священниками, которые также призывали членов поддерживать социальные услуги, аналогичные тем, которые предоставляются священнической сетью. Из 159 братств, зафиксированных в отчете Папкова за 1893 год, 78 утверждали, что занимаются той или иной благотворительной деятельностью[188]. Таким образом, пастыри влияли на религиозные объединения своей работой внутри братств, облегчая сотрудничество поперек сословных границ и содействуя социальной поддержке как совместной религиозной деятельности.

Победоносцев

Бомба террористов, убившая Александра II в 1881 году, внезапно положила конец эпохе реформ в России и привела к власти новую царскую администрацию, которая с глубоким подозрением относилась к свободным ассоциациям, рассматривая их как посягательство на уникальную российскую связь между самодержцем и народом[189]. Важной фигурой в «контрреформаторской» администрации Александра III и Николая II был Константин Победоносцев, который начал свой 25-летний срок пребывания на посту обер-прокурора Святейшего синода в 1880 году. Победоносцев был личным наставником обоих последних российских императоров, а его идеологическое влияние на их правление побудило современников называть его «серым кардиналом» и «русским Торквемадой»[190]. И хотя роль Победоносцева в формировании государственной политики, возможно, преувеличена, нет никаких сомнений в том, что он обладал бо́льшим влиянием на церковное управление, чем любой предыдущий обер-прокурор. Этот государственный бюрократ стал выдающейся фигурой в церковной сфере и существенно повлиял на ход истории русского православия.

Победоносцев по-своему актуализировал должность обер-прокурора. И ранее предполагалось, что ее носитель должен заниматься государственным надзором за церковной иерархией, но Победоносцев использовал свой статус для продвижения своего видения православия как жизненно важного