Социальное евангелие в России. Православное пастырское движение в условиях голода, войны и революции - Дэниел Скарборо

на помощь голодающему духовенству, а Победоносцев лично пожертвовал 1000 рублей особо пострадавшему духовенству Казани[205]. Однако именно попечительства над бедным духовенством предотвратили катастрофу, эффективно распределив эти средства и собирая еще больше средств во время кризиса. Победоносцев понял, что духовенство может использовать свою инфраструктуру для помощи голодающему населению в целом. Это нашло выражение в инструкции Синода духовным консисториям: «Удовлетворение просьб духовенства производится по тому же расчету, как и удовлетворение просьб прихожан и в том же роде, т. е. посредством выдачи через попечительства лицам духовного звания»[206]. Таким образом, сети духовенства были официально привлечены к участию в общей помощи голодающим.

Духовным консисториям было поручено организовать свою работу по оказанию помощи строго по иерархической схеме, в соответствии с глубоким неприятием режимом независимых объединений. Первый указ Синода о помощи голодающим вышел 21 августа 1891 года. Он предписывал приходскому духовенству начать делать сборы на помощь голодающим за каждым богослужением. Необходимо было вести строгий учет этих пожертвований. Те священники, которые окормляли приходы, пострадавшие от голода, должны были принимать просьбы о помощи и выявлять жертв голода, например сирот, которые не могли обратиться за помощью самостоятельно. Для контроля за процессом указ предписывал каждому епископу также организовать и возглавить епархиальный комитет, состоящий из священнослужителей и мирян. Большая Московская епархия была разделена между двумя комитетами, каждый из которых возглавлял викарный епископ[207]. Инициатива сбора средств должна была перейти от центрального комитета к приходам. Прихожане сдавали свои пожертвования священникам. Благочинные собирали деньги с приходов в границах своего округа, а затем передавали в распоряжение епархиальных комитетов помощи под надзором епископов. Из епархий, не затронутых голодом, таких как Тверская и Московская, эти пожертвования передавались комитетам голодающих епархий. Тем не менее фактическое распределение средств в пострадавших епархиях часто осуществлялось попечительством о бедных духовного звания, которое теперь действовало как общая организация по оказанию помощи. Более того, синодальное постановление допускало, что «в случаях особой надобности» и в уездных центрах могут быть организованы временные комитеты из приходского духовенства и приходских старост для сбора и распределения пожертвований[208]. Таким образом, с самого начала кампании приходское духовенство восстановило в некоторой степени свою местную автономию, вопреки официальной роли простых исполнителей воли архиерея.

Обеспечив синодальной иерархии суверенитет над церковной кампанией по оказанию помощи голодающим, Победоносцев также освободил духовенство от надзора со стороны государственной бюрократии. Эта независимость позволила духовенству организовать свою кампанию с большей эффективностью, чем земская сеть. Губернским земствам всегда было запрещено сотрудничать с коллегами за пределами губерний, а это означало, что во время голода они были вынуждены общаться через губернаторов. Это могло затруднить процесс получения и распределения помощи голодающим, особенно если губернатор отказывался сотрудничать. Например, вятский губернатор наложил запрет на вывоз зерна из своей губернии якобы для предотвращения спекуляций и тем самым лишил Вятское земство возможности направлять помощь голодающим губерниям[209]. Епархиальным же комитетам было разрешено общение друг с другом напрямую. В декабре 1891 года комитет голодающей Рязанской епархии направил 4000 рублей, собранных собственными силами, в Тверской комитет, который на эти деньги закупил зерно у менее страдающих крестьян своей епархии; затем Тверской комитет отправил закупленное обратно в Рязанский комитет для раздачи голодающему населению[210]. Некоторые епархиальные комитеты воспользовались разрешением Синода создавать «в особых случаях» уездные комитеты для того, чтобы активизировать свои внутренние коммуникации. Такие комитеты создавались по всей епархии и обычно возглавлялись иереем или протоиереем. Обычно они состояли из десяти–двадцати членов, большинство из которых были приходскими священниками, к которым присоединялись монашествующие священнослужители, местные чиновники и купцы-филантропы. В Москве и Твери были созданы комитеты, на которые была возложена обязанность координировать работу по сбору средств во всех благочиниях, а также организовывать хранение и отправку зерна, собранного или закупленного в пределах уезда. Им также было разрешено создавать сборные пункты на вокзалах и вдоль дорог[211]. Напротив, 1 сентября 1892 года Министерство внутренних дел постановило, что частные лица не могут организовывать никакие благотворительные сборы без разрешения губернатора, который должен был определять параметры членства и деятельности любой такой организации[212]. «Духовная команда» защищала непрерывную сеть связей от прихода до межъепархиального уровня.

Даже в контексте синодального управления сама кампания не представляла собой строго вертикально организованный процесс, описанный в указе Синода 1891 года. Усилия церкви по оказанию помощи включали в себя перемещение больших сумм денег и запасов зерна на большие расстояния и из разных рук, и это осуществлялось не только под надзором епископов и их епархиальных комитетов. Действительно, логистическую работу по хранению и транспортировке ресурсов выполняли «временные» уездные комитеты, а не епархиальные власти. Более того, архивные записи в Твери свидетельствуют о том, что нарушения выявлялись и устранялись на уездном уровне, а не епархиальными надзирателями. Так, 10 марта 1892 года комитет Новоторжского уезда сообщил Тверскому епархиальному комитету, что в январском отчете епархиального комитета завышены их вклады ржи, муки и сухарей. В другом письме, от 27 марта, епархиальному комитету был представлен подробный отчет о фактическом вкладе уездного комитета с момента его создания[213]. В ином случае, в ноябре 1891 года, Бежецкий уездный комитет обратил внимание епархиального комитета на противоречивые отчеты об их последней партии хлеба: один утверждает, что его отправили в Пензу, а другой – что в Воронеж[214]. Культура подотчетности приходского духовенства, развивавшаяся посредством все более сложной сети взаимопомощи, теперь распространилась и на крупномасштабные благотворительные акции. Возможно, именно из‑за такого усердия духовенства в архивах и московской, и тверской консисторий нет свидетельств того рода махинаций и хищений средств помощи голодающим, которые имели место в земствах[215].

Еще более важным для успеха церковной кампании помощи была готовность приходских священнослужителей оказать помощь голодающим за счет собственных средств. Несмотря на строгий контроль за всей благотворительной деятельностью, предусмотренный постановлением Синода, церковные власти не могли принудить к участию приходское духовенство. Бо́льшая часть пожертвований церкви на помощь голодающим поступала из того же источника, который обеспечивал средства к существованию приходского духовенства, – от щедрых прихожан-крестьян. Этот источник мог пересохнуть, о чем свидетельствует объяснение одного священника своему благочинному относительно недостаточного вклада его прихода в оказание помощи в мае 1892 года: «Имею честь объяснить Вашему Высокоблагословению, что мною было приказано Церковному Старосте взять кружку на голодающих при совершении молебнов по домам прихожан в праздник Пасхи… Но как издавна принято в этот самый праздник получать с крестьян сбор на жалованье сторожам и просвирницам, за дрова и проч., то ввиду сих