Записки. Из истории российского внешнеполитического ведомства, 1914—1920 гг. В 2-х кн.— Кн. 2. - Георгий Николаевич Михайловский

class="p1">Само собой разумеется, что деятельность Нольде была напрасной как раз потому, что единственной русской германофильской партией в этот момент были большевики. Именно поэтому они и очутились у власти после разложения армии при Временном правительстве. Нет сомнения, что патриотические круги, не желавшие сепаратного мира с Германией, попали из огня да в полымя, заменив царское правительство Временным и открыв путь большевикам, заключившим сепаратный мир в крайне неблагоприятной для России обстановке. Но это было абсолютно неизбежно, принимая во внимание полный маразм правых монархических кругов, которые не смогли даже произвести дворцовый переворот в 1916 г. или в крайнем случае в январе 1917 г., после убийства Распутина. Ретроспективные ламентации Нольде не имели успеха в петроградских кругах, так как его имя было тесно связано и с манифестом вел. кн. Михаила Александровича, который был составлен им и В.Д. Набоковым, и с именем П.Н. Милюкова, чьим верным соратником он был.

Было бы, однако, несправедливостью сказать, что Нольде только и думал о германофильской ориентации. Правда, чисто теоретически он считался с совершавшимся отторжением от России некоторых её частей — Финляндии, Польши и Балтийских государств. Позднее Нольде вместе с приват-доцентом Загорским издавал журнал «Мировое хозяйство и международная политика», в котором старался согласовать фактическое международное положение России с возможностью дальнейшего «собирания Земли Русской». В отличие от нашего комитета ОСМИДа, Нольде был ультрареалистом, он, несомненно, недооценивал силы союзников и переоценивал силы центральноевропейских держав. Кроме того, желая в каждый данный момент играть политическую роль, он в своих смелых предположениях и поворотах в сторону германофильства опаздывал и шёл вразрез с общим настроением всей русской интеллигенции. Постепенно нам становилось ясно, что, вместо того чтобы стать der kommende Mensch[4], как его называли в начале Февральской революции, Нольде в политическом отношении стал I’homme fini[5]. А сколько людей в нашем ведомстве, ещё не старых и вполне пригодных, даже блестящих в нормальных условиях, совершенно запуталось в международном положении и, подобно Нольде, следовало германофильской ориентации позже, когда уже обессиленная и побеждённая Германия сама нуждалась в поддержке! Любопытно, что в ЦК кадетской партии в Петрограде на все происки Нольде (поддерживал его тогда лишь Аджемов) отвечали неизменно отрицательно, ссылаясь на твёрдую позицию, занятую в этом вопросе П.Н. Милюковым, который, однако, осенью 1918 г. встал неожиданно на германофильскую позицию в самый неудачный для Германии момент и, кроме вреда для себя, ничего не принёс, лишний раз обнаружив своё неумение разбираться в международно-политической обстановке.

Забастовочный фонд саботажного движения

Вопросом, который нас — ЦК Союза союзов — не мог не занимать, был вопрос материальный. В той атмосфере единодушного отпора большевистским узурпаторам, которая царила в первые дни Октябрьской революции, все правительственные учреждения, принявшие участие в забастовке, располагали теми казёнными суммами, которые были в их кассах. Бухгалтерские и казначейские части повсюду присоединялись к саботажному движению, и функции контроля за состоянием кассы переходили к стачечным комитетам. В частности, в нашем ведомстве все казённые суммы были переданы В.Б. Лопухину, директору Департамента личного состава, а контроль осуществлял комитет ОСМИДа при участии А.А. Нератова как старшего товарища министра.

Я уже отмечал, что 20 ноября ст. ст. 1917 г., т.е. в первый месяц большевистского правления, ЦК Союза союзов обратился в Правительствующий Сенат, которому тогда-то и надо было стать по-настоящему правительствующим за отсутствием Временного правительства, сидевшего в Петропавловской крепости, но который, как и следовало ожидать, остался верен своей роли исторического пережитка и никакой энергии не проявил. Сенат отдал распоряжение о выдаче всем бастовавшим чиновникам казённого содержания по своим ведомствам. Сенатский указ, составленный в резких антибольшевистских тонах и помеченный 16 ноября ст. ст., узаконивал нашу забастовку и оправдывал в наших глазах выдачу нам казённого жалованья. Мы оставались на почве легитимизма и лояльного отношения к исчезнувшему Временному правительству и с совершенно особенной щепетильностью относились к вопросу о расходовании казённых сумм на себя.

Когда вышел сенатский указ, мы организовали на частной квартире одного из наших чиновников (Каченовского) выдачу жалованья. Была составлена ведомость по точному образцу предшествующей, за октябрь 1917 г., и тот же кассир, который нам прежде выдавал жалованье, выдавал его и теперь, но только под контролем президиума комитета ОСМИДа под председательством Урусова. Жалованье было выдано 20-го числа, как всегда во всех ведомствах. Помню, что когда после выдачи жалованья в кассе оказалась лишняя десятирублёвка, кому-то недоданная, об этом был сейчас же составлен особый протокол, подписанный всеми присутствующими во главе с Урусовым. Так обстояло дело в ноябре, декабре и январе. В феврале последний раз состоялась выдача жалованья в половинном размере, а после этого выдавались только пособия в самых экстренных случаях, поскольку ресурсы иссякли.

В некоторых ведомствах дело обстояло лучше, в других совсем хорошо, и я был крайне удивлён, когда, приехав в начале сентября 1918 г., узнал, что до того времени существовали в некоторых ведомствах и комитетах чиновников какие-то «ликвидационные суммы», кто-то ещё их получал. Что касается нашего ведомства, то кроме сумм, отпускаемых по бюджету из Государственного казначейства, никаких других у нас не было. Мало того, поскольку заграничным дипломатическим и консульским учреждениям деньги высылались по третям года вперёд, мы не смогли даже сэкономить на невысылке денег за границу, что стало совершенно невозможно после октябрьского переворота. Сентябрьская треть была уже выслана, следовательно, всё, что было в нашем распоряжении, — это те суммы, которых должно было нам хватить до конца года. Мы из них и выдавали жалованье точно по образцу месяцев, предшествовавших Октябрьской революции. Тех остатков, которые неизбежно накапливаются к концу года, хватило нам всего на полтора месяца — январь и половину февраля 1918 г.

Как я упоминал в конце II части моих записок, в ноябре предполагалась эвакуация всех ведомств из Петрограда в Москву, впоследствии осуществлённая большевиками (часто ими осуществлялось то, что было намечено их предшественниками). Часть денег на эвакуацию была уже выписана, а другая запланирована, но эти суммы ещё не были получены из казначейства. С большим трудом удалось в декабре выдать наградные. Если бы они не были выданы, то мы продержались бы до марта, а не до февраля. Само собой разумеется, что при столь плачевном положении нашего ведомства нам надо было бы с самого начала забастовки подумать о будущем.

В самом деле, мы могли питать саботажное движение первые месяцы и поддерживать антибольшевистское настроение чиновничьих масс этими скудными выдачами, но надо было думать о будущем, и ЦК Союза союзов на первых же заседаниях создал финансовую комиссию, которая должна