Записки. Из истории российского внешнеполитического ведомства, 1914—1920 гг. В 2-х кн.— Кн. 2. - Георгий Николаевич Михайловский

Косинский, приехавший на кадетский съезд в Петроград (там я с ним впервые познакомился), и Виктор Николаевич Пепеляев, впоследствии премьер Колчака, в Сибири с ним расстрелянный. По вечерам мы сходились, пили чай и делились впечатлениями: Косинский вперемежку со своими аграрными теориями рассказывал о кадетском съезде (на котором был и Пепеляев), я сообщал сведения из саботажных чиновничьих кругов, а Пепеляев занимал нас своими похождениями среди петроградского гарнизона.

Должен сказать, что мы с захватывающим интересом слушали его рассказы, ставшие вскоре стереотипными, так как Пепеляев, которого за его солидный вес в Государственной думе прозвали «кадетским Хвостовым», принадлежал к тем честным русским интеллигентам, которые делали из своей антибольшевистской позиции все выводы. Он вовсе не был популярен в кадетской партии, блиставшей самыми крупными именами во всех областях русской культуры. Пепеляев был практик, сибиряк, человек цельный и независимый. Не раз он говорил, что большевиков надо «вырезать», что если нужно «запачкать руки в крови», то нельзя перед этим останавливаться и при необходимости надо самим быть палачами.

В устах кадета такие слова поражали решительностью, но у Пепеляева дело сопрягалось со словом, и он работал среди солдат петроградского гарнизона, одетый в простую солдатскую шинель. Правда, пенсне выдавало его интеллигентскую сущность, но он старался походить на солдата грубостью языка и манер. Не знаю, насколько это было успешно, но он бывал в третьеразрядных ресторанах-трактирах и обрабатывал кого мог. Кроме того, он, естественно, выступал и среди офицерского состава петроградского гарнизона и говорил с горечью и возмущением, что всякий прапорщик за своё участие в борьбе против большевиков требует чуть ли не наполеоновского положения. Часто он повторял: «В городе что-то неспокойно», но так как, кроме пьяных красноармейцев, горланивших по улицам непристойные солдатские песни, и нелепой перестрелки на окраинах, а порой и в центре города, ничего не было, то мы посмеивались над Пепеляевым и его «контрреволюцией». Петроградский гарнизон, которому так недавно грозили отправкой на фронт, не желал принимать ни малейшего участия в возвращении Временного правительства, большевистская власть сулила ему только выгоды.

Деятельность Пепеляева в Петрограде в течение осени 1917 г. и зимы и весны 1918 г. не имела, по всей видимости, никаких практических результатов в смысле подготовки военного восстания, но зато она укрепила его деятельную, упорную и честную натуру, его решимость перенести борьбу против большевиков в Сибирь. Весной через Самару он уехал туда, приглашая меня с собой и заявляя, что по моей дипломатической части работы будет достаточно. Он резко критиковал союзников за бездействие, но когда зимой обнаружилась в ЦК кадетской партии в Петрограде «германофильская струйка» (барон Б.Э. Нольде и Аджемов), Пепеляев решительно воспротивился этому и до конца остался верен союзнической ориентации. Можно даже сказать, что он активно боролся против этого германофильского направления и говорил, что без П.Н. Милюкова нельзя менять международно-политическую ориентацию кадетской партии. На этой же точке зрения стояло и большинство ЦК кадетской партии в Петрограде. Про Нольде Пепеляев говорил, что тот «мартовский кадет», а Аджемова называл «хитрым инородцем». Он не раз беседовал со мной на дипломатические темы и не скрывал, что мечтает об «антибольшевистском правительстве, хотя бы на окраине России». Эта мысль вскоре стала получать все большее распространение.

Наш ЦК Союза союзов не был, конечно, единственной организацией, которая вдохновляла и вела антибольшевистское движение. Скорее наоборот — обстоятельства сделали наш ЦК центром политической борьбы, но фактически мы не были к ней подготовлены и не имели надлежащих средств. Помимо остатков Временного правительства, состоявших из неарестованных министров, было ещё Совещание товарищей министров, которое и издало последний акт Временного правительства о созыве 28 ноября 1917 г. Учредительного собрания. Акт был подписан А.И. Коноваловым, которому Керенский перед отъездом в Ставку 23 октября передал свои полномочия по председательствованию во Временном правительстве. Это Совещание товарищей министров было номинально нашим высшим начальством. Мы, ведя забастовку, обращались к нему в критических случаях за советом и руководством. Так, относительно выдачи жалованья чиновникам 20 ноября состоялось решение Совещания товарищей министров и нашего ЦК Союза союзов, потом 16 ноября на этот предмет состоялся указ Правительствующего Сената как высшего правительственного органа России. Бастующие чиновники получили, таким образом, деньги из кассы своих ведомств с максимумом формальных законных гарантий, которые только были возможны.

Между тем в Государственном казначействе происходили душераздирающие сцены, когда большевики впервые хотели получить «по ордеру рабоче-крестьянского правительства», подписанному «В. Ленин», сумму в 10 млн. руб. Управляющий казначейством им отказал, и весь персонал заявил, что поддерживает его и что лишь силой можно будет получить казённые деньги. На заседании ЦК Союза союзов представители Министерства финансов с гордостью рассказывали нам о подвигах чиновников казначейства. Эти рассказы, с молниеносной быстротой разносившиеся по городу, поднимали, конечно, дух бастующего чиновничества, но, разумеется, не могли воспрепятствовать новой власти овладеть казёнными деньгами.

Помимо Совещания товарищей министров были тогда ещё вполне сохранившиеся политические партии и организации, которые, однако, фактически не только не стали во главе саботажно-антибольшевистского движения, но шли за ним в хвосте. Существовал Комитет спасения Родины и Революции, с которым находились в сношениях и Совещание товарищей министров, и ЦК Союза союзов. В качестве соединительного звена выступала «тройка», а именно организация, составленная из пяти представителей Комитета спасения Родины и Революции, пяти товарищей министров и пяти членов нашего ЦК Союза союзов. Эта «тройка», названная так за тройственность соединённых и представленных там организаций, должна была заниматься развитием антибольшевистского движения в общероссийском масштабе. Реальной связи между участниками, правда, не было, но всё же даже почти номинальное единство было единством, и единый фронт против большевиков, неисчерпаемая тема всей антибольшевистской публицистики, существовал в первые дни Октябрьской революции, пока разъедающая струя политических разногласий не коснулась ещё антибольшевистского движения.

Первые ласточки белого движения

Политические организации по вполне понятным причинам сразу же спрятались в подполье, они, в особенности социалисты, делали ставку на Учредительное собрание, а не на саботажно-чиновничье движение. Никакого руководства нами с их стороны не было, повторяю, они шли тогда в хвосте, за нами, одобряя саботаж, но не давая нам никаких директив — до какого момента его вести, когда кончить. Принимая во внимание нашу полнейшую лояльность Временному правительству и будущему Учредительному собранию, можно предположить, что, если бы политические партии больше нами интересовались и не ждали чудес от Учредительного собрания, наш ЦК мог бы и дальше вести борьбу с большевиками. Между тем политические партии рассчитывали исключительно на Учредительное собрание, и его разгон, к которому никто не был подготовлен, нанёс самый жестокий удар по