Хроники блокадного города - Хабиб Ахмад-заде

что везет тридцать девять обычных пассажиров. Мол, подумаешь, шину прокололи! Он нажал кнопку, открыл дверь и спустился вниз. Услышав скрип двери, все иракцы повернули головы в ее сторону. Положив руку на автомат и повернувшись к ним лицом, я думал о том, что когда вернусь в расположение войск, надо будет обязательно взять расписку о доставке этих тридцати девяти пленных, ведь мне строго-настрого велели это сделать.

– Иди сюда! – крикнул мне старик.

Негодуя на его громкий голос, я спустился по трем ступенькам и только тогда разглядел толком то место, которое мы проезжали. Изнутри автобуса был виден только свет передних фар, а теперь моим глазам предстала вся пустыня, окутанная ночной мглой.

– Ты чего разорался? – спросил я, и мой голос показался даже громче, чем крик водителя.

Он показал на низ автобуса и сообщил:

– Домкрат не лезет под амортизатор. Машину надо разгрузить.

Я посмотрел на колеса, просевшие в почву, а потом в салон автобуса. Затем быстро сунул старику автомат, встал на колени и начал обеими руками разгребать влажную землю. Наконец мне все-таки удалось просунуть домкрат под пружину.

– Иди. Всё готово, – сказал я, вытерев пот со лба.

Старик нахмурил брови и спросил:

– Парень, что там у тебя готово? Автобус слишком тяжелый. Домкрат не возьмет. Надо выгружать этих бездельников!

Не обращая внимания на эти слова, я схватился за ручку домкрата и начал его качать, но из этого ничего не вышло. Я посмотрел на старика, потом поднялся и отошел от автобуса. В салоне горел свет, но, как я ни приглядывался, разглядеть ничего не мог. А снаружи была кромешная тьма, так что даже дороги не видно.

– Почему мы поехали этой дорогой? – спросил я.

– А какой еще надо было ехать? – хмуро переспросил старик. – Шоссе еще не открыли. Я, как и все, поехал по накатанной.

– Разве ты не знаешь дороги?! – удивленно воскликнул я.

– Мил человек, а разве раньше эта дорога была открыта, чтобы я узнал ее?

Не было смысла задавать одни и те же вопросы, и в мое сердце закралось странное сомнение: а вдруг мы, не дай Бог, заблудились в этой пустыне? Ведь если мы едем правильной дорогой, почему по пути нам не встретилось ни одной машины? Однако я не стал говорить вслух о мучивших меня мыслях. Безразличное выражение лица старика было, наверное, единственным, что помогало мне не падать духом. Если задуматься, то в этой бескрайней пустыне не могло успокоить и пение цикад.

Старик протянул мне крестовой гаечный ключ и показал на колесо:

– Держи. Надо ослабить винты перед тем, как вставим домкрат. Ну, с Богом.

Я взял ключ и принялся отвинчивать гайку. Напряг обе руки, но она не двигалась с места! Я навалился на ключ изо всех сил, но все было бесполезно. Мне пришлось даже упереться правой ногой, но из этого тоже ничего не вышло. Старик засмеялся. Я в отчаянии посмотрел на него и сказал:

– Ну, иди, помоги же.

Уперев руки в бока, он ответил:

– Я ведь говорил тебе, что еще до войны бросил шоферить из-за поясницы.

Пока он говорил, я услышал какой-то звук. Время шло быстро, и я спросил у старика:

– Стрелять умеешь?

– Стрелять? – переспросил он, а потом после паузы продолжил: – Нет!

Я поглядел по сторонам и увидел яму, в которой уже высохли последние капли выпавшего здесь когда-то дождя, а вместо них остался блестевший издалека белый налет. Это было подходящее место для того, чтобы собрать там людей.

Быстро обернувшись, я решительно зашагал к забрызганному грязью автобусу, испытывая странное волнение и ожидая каждую минуту чего-то страшного. Подойдя к двери, я снял автомат с предохранителя. Лязг оружия вновь заставил тридцать девять пленников повернуть головы в мою сторону. Все замерли. Я почувствовал, что эти люди тоже ждут чего-то ужасного. О чем они могли думать в эту минуту? О том, почему остановился автобус? Быть может, они решили, что мы собираемся казнить их? Или нет, они думают, что мы уже приехали, но тогда почему они так прислушивались ко всему? Наверняка они сильно испугались, однако иногда такой страх пробуждает в людях отвагу, заставляющую их бунтовать в последние секунды своей жизни. Мне на память вновь пришли слова начальника конвоя: «Действуй на свое усмотрение. Договорились?».

Я опять спустился вниз и подошел к водителю:

– Веревка в машине есть? Мне нужна веревка!

Старик пошел к багажнику автобуса и достал оттуда длинную веревку, которой обычно привязывают багаж на крыше. Увидев веревку, я успокоился. Мы обо всем договорились, и я зашел в салон. Там я повесил автомат на плечо и положил палец на курок. Старик начал с передних сидений. Он привязал конец веревки к рукам первого пленного, но потом, как мне показалось, что-то случилось. Старик обернулся, посмотрел на меня, и, перестав завязывать веревку, отправился к своему водительскому месту. Достав оттуда большой нож, он показал его мне, а затем взял веревку и порезал ее на куски. После этого старику стало гораздо проще привязывать эти куски к рукам второго, третьего и всех последующих пленных. Мы условились, что если начнется тревога, то я крикну: «Ложись!» – и он до конца останется лежать на полу.

Шесть человек были готовы. Старик хлопнул первого по плечу и вывел всех по порядку из автобуса. В эти минуты дуло моего автомата качалось как маятник, направляясь то в салон автобуса, то на колонну, которая постепенно скрывалась во тьме. Группа из шести человек напоминала караван верблюдов. На мгновение я забыл о той ситуации, в которой мы оказались, и засмеялся. Старик между тем вернулся и постепенно вывел одну за другой вторую, третью и все остальные группы пленных. Следом за последней вышел и я. В яме старик рассадил всех кругами.

– Все готово. Что теперь? – шепнул он мне на ухо.

Внимательно рассмотрев пленных, я выбрал одного, самого сильного. Это был коммандо в форме цвета хаки, точно такой же, как и у того пленного, который отказался со мной ехать. У того на погонах был изображен орел и одна звезда. Он вырывался, бранился на чем свет стоит и, несмотря на свою открытую рану, даже ударил ногой санитара, который пришел его перевязать. «Персы безбожники! Персы безбожники!» – все время кричал он по-арабски и не давал перелить ему кровь.

Старик отделил коммандо от остальных, и я пошел к автобусу. Держась на некотором расстоянии от старика, я перевел автомат из режима одиночного выстрела в режим очереди. Когда мы подошли к автобусу, я жестом велел