Хроники блокадного города - Хабиб Ахмад-заде

Когда пленному развязали руки, он сначала размял запястья, а потом потянулся к своим густым усам.

– Свяжи ему опять руки, – сказал я старику.

Тот удивился.

– Свяжи! – резко повторил я и уже приготовился нажать на курок.

Сделай коммандо хотя бы малейшее движение, я бы его всего изрешетил. Когда он потянулся рукой к усам, меня охватило какое-то странное чувство.

– А теперь покрепче свяжи веревкой ноги! – крикнул я.

Старик принес оставшуюся веревку и сделал, как я сказал. Я ткнул солдата в спину дулом автомата и сразу же убрал его. Это было коротким предупреждением, что здесь никто с ним не шутит. Затем я вновь отошел на некоторое расстояние. Крестовой гаечный ключ все еще висел на гайке. Развязав руки коммандо, старик положил их на гаечный ключ. С повязкой на глазах и связанными ногами, пленный, коснувшись ключа, замер. На мгновение мне захотелось, чтобы он сделал хотя бы что-нибудь не так с этим ключом, и тогда бы мне понадобилась расписка уже не на тридцать девять, а на тридцать восемь пленных. Однако старик, проявив инициативу, положил обе своих руки на руки пленного и прижал их. Коммандо сразу же понял, чего мы от него хотели. Заскрипел первый винт, после чего старик установил ключ на второй. На цыпочках я вернулся к яме. Сидевшие в ней тридцать восемь пленных были похожи на выкопанные в ряд могилы, хотя продолжали перешептываться между собой. Я встал над ними. У меня не было выхода. Я сделал все, чтобы мой голос звучал повелительно и как можно грубее:

– Молчать!

Все тут же умолкли, и я опять на цыпочках вернулся к автобусу. Коммандо уже поднимал домкрат, а старик упирался ему в спину гаечным ключом, делая вид, что это дуло автомата. Только тогда я понял, что старик решил не брать с собой свой нож, так похожий на боевой клинок.

Я достал из багажника запасное колесо, коммандо установил его, завинтил винты, убрал домкрат, и огромная махина автобуса осела вниз. Старик пошел к остальным пленным, сидевшим в яме, по одной группе привел их обратно в автобус и после этого перерезал ножом связывавшие их веревки. Когда в салон зашла последняя группа, на дороге остались только я и коммандо. Я посмотрел на покрывавшую его лицо щетину. Как видно, до плена он каждый день брился бритвой с тройным лезвием. Между тем я делал точь-в-точь наоборот, желая, чтобы моя борода поскорей отросла, хотя все мои старания были напрасными. Я никогда не сбривал бороду. Что же касается этого пленного, то со связанными ногами он сильно походил на участника соревнований по бегу в мешках. Интересно, как долго он проходил подготовку? Сколько нужно времени на подготовку к такой войне – полгода, год или четыре, – чтобы старик и какой-нибудь парень вроде меня смогли бы так запросто связать его?..

– Я связал ему руки. Ноги развязать? – спросил у меня шепотом старик.

На секунду мне в голову пришла дьявольская мысль посмотреть, как он будет со связанными ногами подниматься по лестнице, но я ответил:

– Развяжи осторожно!..

Водитель подчинился моему приказу, и солдат со связанными руками полез наверх. Поскольку старик рассадил пленных не так, как они сидели до этого, самый первый разместился в середине прохода. Водитель нажал кнопку, и дверь автобуса со скрипом захлопнулась. Уставший, я опять начал вспоминать иракца, у которого забрал автомат, и задумался над тем, надо ли было за насыпью почистить это оружие или нет. Вдруг в зеркале я увидел коммандо, у которого повязка сползла с глаз. Он сидел и разглядывал меня в зеркале. На секунду мы оба замерли, но потом он спрятал голову за спиной впереди сидящего пленного. Я тихо коснулся рукой плеча водителя и жестом дал ему понять, что нужно остановиться. Старик нажал на тормоз. Все пленные вновь выпрямились на своих местах. Другого выхода у меня не было. Если бы я дал слабину, еще неизвестно, что могло бы произойти на этой новой войне, ведь одному из нас суждено было в ней проиграть. Я показал водителю рукой на коммандо, и старик встал с места. Из-за пояса он достал нож. Я вновь положил палец на курок автомата и на этот раз прицелился в голову пленного. Он уже успел увидеть, что мы со стариком одни в автобусе, и поэтому, застигнув нас врасплох, мог запросто с нами расправиться, как с цыплятами. Но был ли у него хотя бы малейший шанс, чтобы после побега добраться до своих или вообще остаться в живых после всего этого? Мне снова вспомнился тот иракский офицер, который бился в истерике, неся всякую чушь, и даже не давал сделать ему переливание крови. «Нет! Нет!» – кричал он и еще что-то другое, чего я не мог разобрать. Потом он потерял сознание, и мне пришлось забрать с собой только тридцать девять пленных, а тот последний, наверное, уже отдал Богу душу.

Коммандо поднялся с места. Водитель снова завязал ему глаза, а я все так же продолжал держать на мушке его голову. Старик взял его за воротник и повел ближе к двери. Солдат медлил. Старик тащил его, но тот сопротивлялся. Я громко крикнул:

– Выходи!

Но он не двигался. Я толкнул его рукой в спину, однако никакой реакции опять не последовало. Тогда я собрал все силы и ударил его по спине ногой. Он выпал из автобуса и упал лицом на дорогу. Несколько пленных вскочили со своих мест и замерли.

– Сидеть! – крикнул я.

Все тут же сели на свои места. Я выпрыгнул из автобуса. Коммандо лежал лицом в грязи. Вот и настал черед использовать первый патрон. Начальник конвоя оказался прав, не надо было жалеть этих людей. У коммандо повязка опять сползла с глаз. Я сделал знак старику, и тот быстро поправил ее. Прояви я хотя бы малейшую слабость, это был бы конец.

Крайне взволнованный, старик шепнул мне на ухо:

– Что ты хочешь делать?

– Отойди, – решительно заявил я.

Он ушел к автобусу.

– Оттуда тоже уйди! – крикнул я.

Старик в удивлении отошел и от автобуса. На ходу я задумался о том, что раз уж в моей обойме три трассирующих зажигательных патрона, то в случае неповиновения пленных мне будет достаточно отойти от автобуса и выстрелить в бак. Тогда, быть может, оставшихся патронов будет достаточно для того, чтобы прикончить выживших. То была дерзкая мысль, но в ситуации, подобной этой.