Наши за границей. Где апельсины зреют - Николай Александрович Лейкин

– Нет, этих блюд вам во всей Италии не сделают. Глаза вытаращат от удивления, если скажешь про пироги или про селянку.

– Ну бифштексы. Бифштексы можно?

– Можно. Это англичане едят.

– Что англичане едят, то можно, а что русские, того нельзя. Что за счастье такое англичанам?

– Да ведь русские очень мало посещают Италию, а англичане толпами осаждают Неаполь и остров Капри. Смотрите, сколько их сегодня едет.

– Голубая вода! Голубая вода! – закричала Глафира Семеновна, смотря за борт парохода. – Николай Иваныч, смотри, какая бирюзовая вода.

Николай Иванович и Конурин подскочили к борту. Пароход проходил мимо высокой отвесной скалы, как бы вырастающей прямо из моря.

– Фу-ты, пропасть! Действительно, голубая вода, и даже в прозелень… – сказал Конурин. – Подсинивают ее чем, что ли? – спросил он контролера.

– Что вы! Да разве это можно? – улыбнулся тот.

– Э, батюшка, иностранец хитер. Это не наш брат, русский вахлак. Иностранец и подсинит, чтобы подиковиннее казалось и на эту диковинку из чужих краев ротозеев к себе заманить.

– Да нет же, нет. Никто здешнюю воду не красит. Эта вода уж такого свойства. Тут отсвет скал и голубого неба играет роль. Погодите, через полчаса будет так называемый Голубой грот, и там вы еще более синюю воду увидите.

– Ах, да-да… Непременно надо посмотреть этот Голубой грот… – заговорила Глафира Семеновна.

– А вот мы около него остановимся, я вас усажу в лодку с надежным гребцом, и вы отправитесь в него, – сказал контролер. – Это потрясающее зрелище. Нигде в целом мире нет ничего подобного.

– А не опасно? – спросил Конурин.

– Что же тут может быть опасного! – отвечал контролер. – Смотрите, море как паркет. Тишина…

– Впрочем, и то сказать. На огненную гору Везувий третьего дня лазали, так уж чего тут!..

– Надо только поспешить во время морского отлива въехать в этот грот и во время отлива выехать, а то при приливе можно там надолго остаться.

– Ой! Как же это так? Тогда Бог с ним и с гротом, – проговорил Николай Иванович.

– Не беспокойтесь, не беспокойтесь. Пароход подойдет к гроту именно во время отлива, и гребец и ввезет, и вывезет вас без задержки.

– Послушайте… Поедемте и вы с нами. С вами все-таки не так страшно… – упрашивала контролера Глафира Семеновна.

– С удовольствием бы, сударыня, но я по обязанностям службы должен быть на пароходе.

– Боюсь, право, боюсь ехать. А ежели мы не успеем выехать из грота и наступит прилив?

– Успеете. Времени много. Лодочник опытный. Каждый день на этом деле.

– Ну а ежели бы не успели?

– Тогда придется остаться в гроте до отлива на несколько часов.

– В потемках? Брр… Фу! Страшно!

– А вот увидите, какой в этом гроте особенный фосфорический свет.

– Да ведь задохнуться можно.

– Не бойтесь, пожалуйста. Голубой грот – это все равно что большой зал с куполом. Зрелище потрясающее.

– Николай Иваныч, уж ехать ли нам в грот-то?

– Непременно надо. Чего ты боишь! Ты за меня держись.

Конурин покрутил головой.

– Надо все-таки для храбрости еще коньяку выпить. Господин земляк! Скомандуй-ка! – обратился он к контролеру.

– Нет-нет. С пьяными я ни за что не поеду! – воскликнула Глафира Семеновна.

Пароход убавлял ход и давал свистки.

– Голубой грот… Подъехали. Идите скорей к трапу, и я рекомендую вам опытного лодочника, – проговорил контролер и бросился с верхней палубы вниз.

Ивановы и Конурин тихо последовали за ним. Глафира Семеновна была бледна и крестилась.

LXVII

Около пароходного трапа вверху толпились пассажиры всех национальностей и поодиночке сходили по лестнице, чтобы поместиться в цепляющиеся за пароход маленькие лодочки, дабы ехать осматривать Голубой грот. Гребцы, переругиваясь между собой, принимали пассажиров и отчаливали от парохода. На палубе парохода была страшная суматоха. Все старались как можно скорее попасть в лодку, дабы подольше пробыть в гроте до морского прилива. Слышались итальянская, французская, немецкая и всего больше английская речь. Даже всегда медленные в своих движениях и флегматичные англичане и те суетились, проталкиваясь к лодкам. Англичанин в клетчатом шотландском костюме и шапочке, кроме бинокля, барометра, фляжки и баула, перекинутых через плечо на ремнях, имел при себе еще плетеную корзинку с ручкой. В корзинке лежала масса маленьких коробочек с надписями на них красным карандашом.

– Спускайтесь, спускайтесь скорее и садитесь в лодку вот с этим старым гребцом. У него хоть один глаз, но он опытнее другого двухглазого и маракует немножко по-французски, – сказал Ивановым и Конурину контролер, проталкивая их на лестницу.

Лодка внизу у лестницы так и прыгала по морской зыби. Кривой старый гребец принял Николая Ивановича и Конурина, спрыгнувших в лодку, а Глафиру Семеновну просто схватил в охапку и перетащил на скамейку в лодке.

– Легче, легче! Черепаховые гребенки сломаешь! У меня черепаховые гребенки в кармане! – кричала она, но лодка уже отвалила от парохода.

Кривой гребец взялся за весла. Он был почти полуголый. Штаны и рукава грязной рубахи были засучены донельзя, дальше чего уже их засучивать нельзя. В расстегнутый ворот виднелась волосатая коричневая грудь. Лицо было также коричневое, обрамленное седой, вплотную подстриженной бородой, и смотрел только один глаз. Голова была вместо шляпы обвязана какой-то цветной тряпицей. Лодка подъезжала к громадной отвесной скале, на вершине которой карабкались козы, казавшиеся величиной с цыпленка. Внизу под скалой бродили по колено в воде два голых субъекта, нагота которых прикрывалась только короткими штанами. Они размахивали руками, что-то кричали и манили к себе приближающиеся лодки.

– Смотрите, смотрите, в каких костюмах… – указывал на голых Конурин. – Неужто на этом острове все жители в такой одежде щеголяют? Ведь это Адамова одежда-то.

– Не может быть. Это, наверно, купающиеся, – отвечал Николай Иванович. – Глаша, смотри.

– Вот еще… Очень нужно на голых смотреть, – ответила Глафира Семеновна.

– Позвольте… А может быть, этот остров с диким сословием… Дикое сословие здесь живет. Ведь есть же такие острова, где дикие, – опять начал Конурин. – Как же тогда-то?.. За неволю придется на них смотреть, глаза себе не выколешь.

– Полноте врать-то, Иван Кондратьич. Дикие в Африке, а здесь Италия.

– А почем вы знаете, что Италия? Может быть, уж нас в Африку привезли.

– В Африке арапы, а здесь, неужто не видишь, это белый народ, – вставил свое слово Николай Иванович.

– Да ты посмотри. Какой же это белый. Полубелый – вот я согласен. Совсем коричневые морды.

К голым субъектам, однако, подъехали две лодки. Голые субъекты тотчас же бросились в воду, нырнули и по прошествии некоторого времени вынырнули, высоко держа что-то в руках над головами.

– Что-то показывают… – сказал Николай Иванович. – Должно быть, представление какое-то. Глаша! Не подъехать ли нам посмотреть? – спросил он жену.

– Выдумай еще что-нибудь! – огрызнулась Глафира Семеновна и, обратясь к лодочнику, стала спрашивать: – У е грот бле? Далеко грот бле? Луан?[617]

Лодочник обернулся, пробормотал что-то непонятное и указал на небольшое отверстие в скале, приходящееся над самой водой. Передовые лодки, подъезжая к нему, мгновенно исчезали. Около отверстия на камнях стоял шалаш, и у шалаша виднелись два солдата в кепи с светло-зелеными околышками.

– Солдаты какие-то стоят, – указала Глафира Семеновна. – Должно быть, для порядку поставлены.

Лодочник подвез к шалашу. Солдаты протягивали руки с маленькими цветными билетами и кричали что-то, из чего Глафира Семеновна могла понять только слово – «антрэ».

– Де лира пер персон, – кивнул лодочник на солдат.

– За вход берут две лиры с персоны. Припасай, Николай Иванович, скорей шесть лир, – сказала Глафира Семеновна. – Батюшки! Какое маленькое отверстие в гроте! Как мы проедем и выедем? Господи! пронеси!

Николай Иванович купил въездные билеты. Конурин сидел бледный и говорил:

– За свои деньги и не ведь в какую морскую дыру лезть! Вот не было-то печали!..

– Надо нагнуться. Вон, даже ложатся на дно лодки… А то не проедешь… – указывала Глафира Семеновна и первая встала на колени на дно лодки.

Лодка стояла у самого отверстия в грот. Из грота слышался глухой всплеск воды. Лодочник, упираясь веслом в скалу, кричал что-то Николаю Ивановичу и Конурину, но те не понимали, что им говорят. Он подскочил к ним, обхватил их за шею руками и стал пригибать к дну