Наши за границей. Где апельсины зреют - Николай Александрович Лейкин

других гостиниц. Из гостиниц этих выбегали лакеи с салфетками, перекинутыми через плечо, и зазывали их завтракать. Один из лакеев схватил даже Конурина за руку и, твердя на разные лады слово «ostriche», тащил его прямо к входной двери своей гостиницы. Конурин отбился и сказал:

– Вот черти-то! Словно у нас в Александровском рынке приказчики. И зазывают покупателя, и за руки тащат. Подлец чуть рукав у меня с корнем не вырвал.

Вот и гостиница «Голубой грот». Голубой домик стоял в саду, расположенном на скалистой террасе. В саду под апельсинными и лимонными деревьями помещались столики, покрытые белыми скатертями.

– Смотри, смотри, Николай Иваныч, апельсины на деревьях висят! – восхищалась Глафира Семеновна. – Вот где настоящая-то Италия! Ведь до сих пор еще ни разу не приходилось нам сидеть под апельсинами.

Она протянула руку к дереву и спросила лакея:

– Гарсон! Ботега! Можно сорвать уно оранчио, портогало?

– Si, signora… – отвечал тот, поняв, в чем дело, и даже пригнул к ней ветку с апельсинами.

– Первый раз в жизни срываю с дерева апельсин! – торжественно воскликнула Глафира Семеновна.

Конурин сел за стол и хлопнул ладонью по столу:

– Сегодня же напишу супруге письмо, что под апельсинами бражничал. Гарсон! Тащи сюда первым делом Капри бутылку, а вторым коньяк.

– Ostriche, monsieur? – спрашивал лакей, скаля зубы и фамильярно опираясь ладонями на стол.

– Устрицы? И этот с устрицами! Ну тя в болото с этой снедью! Сам жри их. А нам бифштекс. Три бифштекс! Три… – Конурин показал три пальца.

– Si, monsieur. Minestra?.. Zuppa? – спрашивал лакей.

– Вали, вали и супу. Горяченького хлебова поесть не мешает, – отвечал Николай Иванович.

– Macaroni al burro?[621] – продолжал предлагать лакей.

– Только уж разве, чтоб вас потешить, макаронники. Ну, си, си. Вали и макарон три порции. Три… – Николай Иванович в свою очередь показал три пальца и прибавил, обратясь к жене: – Скажи на милость, как мы отлично по-итальянски насобачились! И мы все понимаем, и нас понимают По-ихнему устрицы – и по-нашему устрицы, по-ихнему баня – и по-нашему баня.

– Да ведь их язык совсем нетрудный, – отвечала Глафира Семеновна и крикнула вслед удаляющемуся лакею: – Желято, желято! Мороженого порцию захвати. Уна порция.

– Si, signora… – на бегу откликнулся лакей.

Показался контролер и говорил:

– Не правда ли, какая хорошая гостиница? Сад… На скале… Один вид на море чего стоит!

LXIX

В саду гостиницы «Голубой грот» мало-помалу стали скопляться пассажиры с парохода. Приехал на пароходной шлюпке и капитан парохода, пожилой итальянец в синей двухбортной куртке-пиджаке, застегнутой на все пуговицы, и в синей фуражке с золотым позументом. Он присел к столу и тотчас же принялся за устрицы, которых ему подали целую груду на блюде. Контролер завтракал с своими русскими земляками. За завтраком он успел сбыть Глафире Семеновне еще две камеи, черепаховый портсигар и три гребенки. Завтрак отличался обильными возлияниями. Бутылки с густым красным каприйским вином и с шипучим «Асти» не сходили со стола. Погода во время завтрака стояла прелестнейшая. Солнце ярко светило с голубого неба. Завтрак происходил при звуках неумолкаемой музыки. Три рослых, бородатых, плечистых, странствующих мандолиниста наигрывали веселые мотивы из опереток и итальянских песен и пели, составляя из себя трио. Подвыпившие туристы щедро сыпали им в шляпы серебряные и медные монеты. Внизу, под обрывом скалы, столпились три-четыре извозчика и погонщика ослов, резкими выкриками предлагавшие туристам ехать обозревать остров. Тут же подпрыгивали босые оборванные ребятишки, крикливыми голосами выпрашивающие у туристов на макароны. Туристы кидали им вниз со скалы деньги на драку и потешались свалкой. Какой-то жирный турист, немец в светлой пиджачной паре и с густым пучком волос над верхней губой, забавлялся тем, что старался попадать мальчишкам десятисантимными медными монетами прямо в лица, и достиг того, что двоих искровенил.

– Надо на ослах-то проехаться, – сказала Глафира Семеновна. – А то уедем с Капри, не покатавшись на ослах.

– Поезжайте, поезжайте, – сказал контролер. – Сейчас я вам рекомендую самого лучшего осла и самого лучшего погонщика. А мы здесь посидим. В полчаса вы объедете весь город.

– Нет-нет. Я одна не поеду. Уж ежели ехать, то всем ехать.

– Не хочется мне, Глаша, ехать. Ну что такое ослы? Ну их к лешему! – проговорил Николай Иванович.

– А разве лучше, к бутылкам прилипнувши, сидеть?

– Едемте, барынька. Я с вами вместе поеду, – вызвался Конурин. – А только уж что насчет бутылки, то вы извините, я бутылочку с собой в дорогу возьму, а то без поддержания сил можно на осле и ослабнуть.

– Полноте, полноте… Вы уж и так выпивши.

– Я? Ни в одном глазе. Разве можно в такой природе быть выпивши? Тут насквозь ветром продувает. Едемте, едемте, сударушка.

Конурин встал из-за стола и покачнулся. Глафира Семеновна это заметила.

– Ах, Иван Кондратьич, вы качаетесь, – сказала она.

– Действительно, немножко споткнулся, а ведь на осле-то я сидеть буду. Сидя, я тверд. Только бы осел не споткнулся. Коммензи, мадам, – протянул ей Конурин руку.

– Нет-нет. Я одна пойду. А вы уж идите под руку с бутылкой.

Они спустились со скалистой террасы вниз к ослам и погонщикам. Их сопровождал контролер. Николай Иванович остался наверху и смотрел вниз. Выбранный контролером погонщик подставил Глафире Семеновне пригоршни рук и бормотал что-то по-итальянски, скаля зубы. Та недоумевала.

– Ступайте ему ногой на руки, ступайте. Он вас поднимет на осла, – говорил контролер.

– Ах, ступать? Скажите только, чтобы он не хватал меня за ноги. Я щекотки до смерти боюсь.

– Осторожнее, Глаша, осторожнее! – кричал Николай Иванович сверху из сада.

– Ай-ай-ай! – взвизгнула Глафира Семеновна, но, поднятая погонщиком, была уже на седле.

Конурина поднимали извозчики и погонщики и тоже посадили на осла. Он возился с бутылкой вина и не знал, куда ее деть.

– Да передайте вы вино погонщику. Он понесет его за вами, – говорил ему контролер.

– А вылакает по дороге? Смотри не выпей, итальянская морда. Голову оторву.

Бутылка передана. Погонщик гикнул. Ослы побежали легкой трусцой.

– Тише, тише! – визжала Глафира Семеновна.

Конурин восклицал:

– Чувствует ли в Питере супруга моя, что ее муж Иван Кондратьич на осле едет!

Через четверть часа, однако, они вернулись. Глафира Семеновна вбежала на террасу рассерженная, с распотевшим, красным лицом.

– Невозможно было кататься. Конурин пьян и три раза с осла свалился, – заговорила она.

Конурин шел сзади. Шея его была вся увешана нитками кораллов, которые он купил по дороге.

– Уж и пьян, уж и три раза свалился! – бормотал он, покачиваясь. – И всего только один раз растянулся да один раз сковырнулся, но это не от меня, а от осла.

Пароход должен был отвалить от острова в три с половиной часа, и до отхода его времени оставалось еще с лишком час. Капитан, сытно позавтракавши, пил кофе с коньяком и подозрительно взглядывал на высящийся вдали Везувий. Над Везувием виднелось изрядное облачко, которое постепенно росло. Он подозвал к себе контролера, указал ему на облако и что-то сказал. Контролер поклонился, приподняв фуражку, подбежал к Ивановым и проговорил:

– Простите, но я должен удалиться на пароход. Капитан опасается, как бы на обратном пути на нас не налетел шквал, и посылает меня сделать кой-какие распоряжения на пароходе.

– Шквал? Что же это значит? – задала вопрос Глафира Семеновна.

– Да не задул бы ветер и не разыгралась бы качка. Видите это облако над Везувием? Оно очень подозрительно.

Глафира Семеновна слегка побледнела.

– Неужели будет буря? – быстро спросила она.

– Буря не буря, а покачать может. Да вы не пугайтесь. Что вы! Может быть, и так обойдется.

Контролер пожал всем руки и побежал садиться в лодку.

А облако над Везувием все увеличивалось и увеличивалось. Оно уже закрыло солнце. Голубая вода посерела. На тихом до сего времени море показалась зыбь. Капитан быстро исчез от своего стола. Задул ветер.

– Николай Иваныч, уж не остаться ли нам здесь на Капри ночевать в гостинице? – обратилась к мужу Глафира Семеновна.

– Ну вот еще! Да здесь на Капри с тоски помрешь. Кроме того, у нас взяты на сегодняшний вечер билеты в театр Сан-Карло. Нет-нет, поедем в Неаполь.

– А вдруг буря? Я бури боюсь.

– Вот видишь, видишь. Говорил я тебе, что не следовало на этот Капри ездить. Да и ничего на нем нет особенного. Голубой грот – вот и все.