Наши за границей. Где апельсины зреют - Николай Александрович Лейкин

морской качки, но она и слышать не хотела, до того ей опротивел Неаполь с его морем, так недружелюбно поступившим с ней во время путешествия на пароходе. Проснувшись наутро в гостинице «Бристоль», выглянув в окошко из своей комнаты и увидав вдали тихое и голубое море, она даже плюнула по направлению его – вот до чего оно солоно ей пришлось после прогулки на Капри. Конурин, разумеется, поддерживал ее в деле немедленного отъезда из Неаполя. Он торжествовал, что его везут наконец обратно в Россию, что по дороге придется теперь посетить только один итальянский город – Венецию, на пребывание в которой Глафира Семеновна клала только двое суток, и высчитывал тот день, когда он, после долгих скитаний за границей, встретится в Петербурге с своей супругой. При отъезде из гостиницы им предъявили просто грабительский счет и за то, что они только один раз пользовались табльдотом в гостинице, взяли с них за комнаты полуторную против объявленной цены. Николай Иванович было возопиял на это, принялся ругаться с заведующими гостиницей, но Конурин стал его останавливать и говорил:

– Плюнь… Брось… Пренебреги… Пусть подавятся… Только бы выбраться поскорей из этой Италии. Немного уж им, шарманщикам, осталось издевательства над нами делать, всего только одна Венеция впереди. Ведь только одна Венеция, барынька, нам осталась, а там уж и домой, в Русь православную? – отнесся он к Глафире Семеновне.

– Домой, домой… – отвечала та.

– Слава тебе, Господи!

И Конурин даже перекрестился большим крестом.

Поезд, везший Ивановых и Конурина в Венецию, делал большие остановки в Риме, во Флоренции и других городах, но Конурин почти не выходил даже в станционные буфеты, питался сухоядением в виде булок с колбасой, сыром, бараниной и запивал все это вином чианти, покупая его у итальянок-разносчиц на станционных платформах. Даже умыться на другой день пути не могла заставить его Глафира Семеновна. По дороге попадалось много интересного, Ивановы то и дело обращали его внимание на что-нибудь на станциях, но он был ко всему апатичен и отвечал:

– А, что тут! Ни на что и смотреть не хочется! Только бы поскорей домой.

Он высчитывал не только дни, когда приедет в Петербург, но даже часы. То и дело шевелил он пальцами и говорил:

– Сегодня у нас пятница, завтра суббота. Завтра утром, вы говорите, мы будем в Венеции? – спрашивал он.

– Да-да… – отвечала Глафира Семеновна.

– В котором часу?

– Да, говорят, рано утром, в шесть часов.

– В шесть часов в субботу в Венеции. Субботу и воскресенье на осмотр… В воскресенье вечером, стало быть, из Венеции выедем в Питер?

– Ах, Иван Кондратьич, да разве это можно так наверное сказать… Как понравится Венеция.

– Позвольте… Да что в ней нравиться может? Город как город. Те же макаронники, я думаю, те же шарманщики, те же апельсинники.

– Вот уж это совсем напротив. Венеция совсем особенный город, нисколько не похожий на другие города.

– Да ведь вы, матушка, не видели его.

– Не видела, но знаю по картинкам, знаю по описаниям. Другого, подобного Венеции города нет в целом мире. Прежде всего, он весь на воде.

– На воде? Гм… Да нешто мало вам эта самая вода-то надоела? Кажется, уж оттрепала так, когда мы с Капри ехали, что до новых веников не забудете.

– Ах, Венеция – совсем другое дело. Венеция стоит на каналах, и там никакой качки не может быть. На таких каналах, вот как наши петербургские Крюков канал, Екатерининский канал, Мойка, только в Венеции их тысячи.

– Тысячи? Ну уж это вы…

– Да, тысячи. Вы знаете, в Венеции совсем извозчиков нет. Одни лодочники.

– Как извозчиков нет? Ну, уж это не может быть.

– Уверяю вас, что извозчиков нет. Там все на лодках… На гондолах… Выходишь из подъезда дома, и сейчас канал… Даже набережных нет. Прямо с подъезда садишься в лодку и едешь, куда тебе требуется.

– А ежели мне требуется в театр или в трактир… или в церковь…

– В театр и в трактир прямо к подъездам на гондоле и подвезут. В церковь надо – к паперти подвезут. Церковные паперти на воду выходят.

Конурин улыбнулся и сказал:

– Зубы заговариваете, барынька.

– А вот увидите. Там нет земли.

– Позвольте… На чем же дома-то стоят?

– На воде… Так прямо из воды и выходят. Что вы смеетесь? Ведь я же видела на картинках. Удивляюсь, как вы-то не видали. Картин Венеции множество в Петербурге. И масляными красками есть писанные, и так в журналах, в книгах.

– Где же видеть-то? Наше дело торговое. День-деньской в лавках… Книг совсем не читаешь.

– А я видел Венецию на картинках, много раз видел, – похвастался Николай Иванович. – Ты, Конурин, с женой не спорь. Она правильно… В Венеции земли совсем нет, а только одна вода.

– Город без земли?.. Ох, трудно поверить! – покрутил головой Конурин. – А где же покойников-то у них хоронят, ежели земли нет?

– Покойников-то? – спросил Николай Иванович и замялся. – Глаша! Где у них, в самом деле, покойников хоронят? – отнесся он к жене.

– Да уж, должно быть, на лодках в какой-нибудь другой город хоронить увозят, – дала ответ Глафира Семеновна и прибавила: – Венеция из-за этих каналов самый интересный город. Вода, вода и вода вместо улиц.

– И травки нет, и садов нет? – допытывался Конурин.

– Нет, нет и нет.

– Тьфу ты, пропасть! Надо будет жене письмо написать, что вот приехали в город без земли. Впрочем, что ж писать-то! Ведь уж скоро увижусь с ней. В субботу и в воскресенье в Венеции этой самой, – начал рассчитывать Конурин. – В воскресенье выедем из нее… Во сколько дней из Венеции до Питера можно доехать? – спросил он Глафиру Семеновну.

– Да дня в четыре. Только мы должны хоть день в Вене отдохнуть.

– Матушка, голубушка! Поедемте домой без отдыха, – взмолился Конурин. – Какой тут отдых? В вагонах отдохнем! В вагонах даже лучше… Обсидишься – прелесть…

– Надо, надо тебе Вену показать, – перебил его Николай Иванович. – Мы-то Вену видели в нашу прежнюю поездку за границу, а тебе надо.

– Ничего мне не надо, ничего… Ну ее, эту Вену, к черту! Помилуйте, при мне векселя… Мне на будущей неделе по векселям получать, на будущей неделе сроки… Нет-нет. Слышишь, ежели вы в Вене останетесь, сажай меня в вагон до русской границы, и я один поеду. Перстами буду в дороге разговаривать, ногами, глазами, а уж доеду как-нибудь. Что мне Вена! Да провались она! К жене, к жене! В Питер! Ох, что-то она, голубушка, там делает!

– Да что делать… Чай пьет, – перебила его, улыбаясь, Глафира Семеновна.

– А вы почем знаете? – спросил Конурин и, посмотрев на часы, прибавил: – Да, пожалуй, что теперь чай пьет. От Венеции до Питера, вы говорите, четыре дня… Понедельник, вторник, середа, четверг… – рассчитывал он по пальцам и вдруг воскликнул: – В четверг дома с женой за самоваром буду сидеть! Ура! Через шесть дней дома!

– Чего вы кричите-то! Только срамитесь. Ведь вы не одни в купе… – остановила его Глафира Семеновна. – Смотрите, вон итальянку-соседку даже шарахнуло от вас в сторону.

– Плевать! что мне макаронница? Мало они у нас во время скитания по Италиям жил-то вымотали! Матушка, голубушка, шарманщица моя милая! Через шесть дней у жены буду! – подвинулся Конурин к соседке-итальянке и даже перед самым ее носом ударил от радости в ладоши, так что та, в полном недоумении смотря на него, забилась в самый угол купе.

LXXIII

Проснувшись на другой день рано утром в вагоне, Глафира Семеновна выглянула из окошка и в удивлении увидала, что поезд идет совсем по воде. Она бросилась к окну на противоположную сторону вагона – и с той стороны перед ней открылась необозримая даль воды. Только узенькой полоской шла по воде земляная насыпь, на ней были положены рельсы, и по рельсам бежал поезд.

– Боже мой! Да ведь уж это Венеция! – воскликнула она и стала будить мужа и Конурина, спавших крепким сном. – Вставайте… Чего спите! В Венецию уж приехали, – говорила она. – По воде едем.

Николай Иванович и Конурин встрепенулись, протерли глаза и тоже бросились к окнам.

– Батюшки! Вода и есть. О, чтоб ее, эту Венецию!.. – дивился Конурин и заговорил нараспев: – «Кончен, кончен дальний путь. Вижу край родимый…»

– Ну, брат, до родимого-то края еще далеко… – отвечал Николай Иванович.

– Все-таки уж это будет последняя остановка в Италии. Голубушка, Глафира Семеновна, не засиживайтесь вы, Бога ради,