Раннее христианство. Том I - Адольф Гарнак

Коринфян., I, 16, 15 сл.; оно повторяется в поел, к Фил. 2, 29 сл. (ср. к Галат. 6, 6). В словах увещания апостола по отношению к этим пастырям «живите в мире с ними» сказалось как бы предвидение апостолом будущих конфликтов, которые должно было создать создавшееся позднее, как результат укрепившегося общинного управления, церковное чиновничество. Братская любовь как внутри собственной общины, так и по отношению к посторонним христианам была положительно образцового, I, 4, 9 сл. Павел отказывается даже подробно говорить об этом; он видит в этом исходящее непосредственно от Бога (т. е. Его Духа) поучение. Без сомнения, эта деятельная братская любовь является самым подлинным выражением христианского чувства, но, что особенно характерно в этом чувстве братства, чувстве тесного единения — это забота и скорбь общины о судьбе умерших членов. Мы поймем это настроение, если обратим внимание на то, что в тогдашней иудейской апокалиптике было догматом: остающиеся в живых более блаженны, чем умершие, Эзр. IV, 13, 24, и что сам Павел объясняет многократные смертные случаи в Коринфе Божьим наказанием, к Коринф. 1, 11, 30. Если Господь должен был в ближайшем будущем явиться для создания Царства Небесного, то, конечно, жгучим вопросом являлось: лишатся ли те, которые не доживут до этого, блаженного участия в Царстве Славы?

Ожидая скорого пришествия Господня, совершенно упустили из виду считаться с возможностью смертных случаев в общине. Наступление смертных случаев глубоко потрясало общину: она не хотела расставаться ни с одним из своих членов. Насколько различно разбирался вопрос о том, что будет после воскрешения мертвых в Коринфе? В духе царствовавшего там свободомыслия, без малейшего чувства общественности эта возможность просто отри-цапась, и это после того, как умерли многочисленные члены общины. В этом противоречии, как нигде, сказывается ярко выраженный индивидуализм, опошлившийся религиозный дух Коринфян. Поэтому-то апостол и говорит об этом в посл. к Коринф. I, 15 в тоне упрека; здесь, говоря с фессалоникийцами, он находит слова утешения; и он делает это, указывая на разницу между ними и теми, у которых нет надежды I, 4, 13.

Ярко выраженное христианское чувство фессалоникийцев сказывается также и в специальных вопросах этики. Павлу приходится лишь напомнить общине о том, что с превращением членов ее в христиан совершилось отвращение их от идолов и обращение к служению Животворящему Господу, I, 1, 9. Этим во всем образе жизни само собою дано явное отделение от всего языческого. Лишь специфически греческого греха прелюбодеяния и, по-видимому, присущего торговому люду Фессалоники греха склонности к недобросовестности и обсчитыванию в торговых делах, I. 4, 3, 6, Павел касается особо с указанием на ранее сказанное по этому поводу. Мы видим на этом примере, как умел апостол находить больные места и как путем постоянного напоминания стремился он к их устранению. Рядом с этим — и это следует отметить — Павел находит необходимым настаивать только на наивысшем требовании христианской этики — необходимом отказе от возмездия за причиненную обиду. Замечательно, что Павел именно здесь возлагает ответственность за нарушение этого наказа кем-либо из ее членов на всю общину, I, 5, 15; только чувство единения дарует всякому в отдельности силу побороть эгоистическое стремление к мести.

В остальном оба послания апостола представляют собою лишь блестящую аттестацию непоколебимости веры, любви, радостной, не отступающей ни перед какими трудностями, стойкости в терпении общины I, 1, 3, (ср. 3, 6; 5, 8). Апостол может назвать общину образцом для верующих в Македонии и Ахайи, I, 1,7, своею надеждою, своею радостью, венцом похвалы перед Господом при Его пришествии, 2, 19, и причиною вечного воздаяния благодарности Господу Богу, 3, 9. Именно в различии его македонских посланий от посланий к Коринфянам ярко выступает этот характер общего серьезного признания, сказывающегося в прибавлении к каждому специальному увещеванию фразы «как вы уже делаете».

Лишь одна черта резко противоречит всей этой картине, которую можно считать почти идеализованной, и показывает нам, что мы стоим на суровой почве действительности. Именно этот один болезненный симптом, однако, является характерным для юно-незрелого христианства. Мы уже видели, какую роль играли мысли о будущем. Отчасти это вызвано было, вероятно, самою манерою проповеди апостола, указывающего, кроме повторного подробного разбора вопроса о пришествии, I, 4, 13 сл.; 5, 1 сл.; II, 2, 1 сл., в одном первом кратком послании трижды на предстоящее пришествие, I, 2, 19; 3, 15; 5, 23; с другой стороны, это ожидание пришествия несомненно было следствием социальных условий фессалоникийских христиан, жаждавших освобождения от давящего их гнета. Гнетущая бедность, отмеченная Павлом, посл. к Коринф. II, 8, 2, очевидно, заставилла его так осторожно избегать малейшей возможности быть в тягость Фессалоникийцам, I, 2, 6 сл.; II, 3, 8. Если главным моментом в христианстве Фессалоникийцев было служение Животворящему Господу, то другим не менее важным было ожидание Пришествия Царя Небесного, I, 1, 9 сл. Ожидание это на основании апостольского возвещения было весьма напряженным: каждый миг боялись проглядеть Его, ибо незаметно, как тать в нощи, должно было оно свершиться. Напоминая об этом и предлагая бодрствовать, I, 5, 1 сл., Павел только подлил масла в огонь. Во II послании апостол должен был энергично защищаться против возникших недоразумений, которые он мог себе объяснить только ложным толкованием его собственных слов, II, 2, 2 (ср. 3, 17); желая устранить такое ложное толкование, он достает из арсенала иудейской эсхатологии те черты, которые, не устраняя неожиданности Пришествия, все-таки указывают на подготовление к нему: отпадения, антихрист и т. д. Нас интересуют только нравственные следствия, вытекавшие из пламенных надежд на Пришествие Господне. Они будили в христианах неспокойные, нездоровые инстинкты, следствием которых являлась беспорядочная жизнь. Многие в ожидании скорого конца мира оставили работу: к чему бесполезно мучиться и трудиться? Чисто греческое презрение к обыденной работе, мнение, что труд является лишь делом нужды, не обладая никакою ценностью в себе, способствовало такому взгляду. Ведь в большинстве городов свободный гражданин из более бедных классов охотнее принимал жалкое содержание от государства, чем соглашался трудом собственных рук заработать себе на хлеб насущный. Более всего, однако, этому способствовала тягостность внешних условий, сделавшаяся особенно невыносимой с того момента, как появилась надежда на близкое освобождение. Последствием всего этого было то, что люди впадали в полную нищету и становились в тягость остальным членам общины, создавая этим одновременно в глазах стоящих в стороне совершенно ложное освещение христианства. Ибо наряду с ничегонеделанием по отношению к добыванию пропитания проявлялась лихорадочная деятельность в ином направлении; ввиду близости Пришествия проявлялось чрезмерно ревностное стремление