Акимбеков С. Казахстан в Российской империи - Султан Акимбеков

крестьян-переселенцев была возможность выбирать форму организации своих поселений между общиной и самостоятельным хозяйством. Но преобладающей формой организации переселенческих хозяйств тем не менее была община. Константин Пален писал в связи с этим «согласно правилам переселения казённые земли предоставляются переселенцам в общинное или подворное пользование. Теоретически это зависит от переселенцев, но де-факто в основном преобладает общинное землепользование»[631]. Хотя, казалось бы, для переселенцев из России после проведения в 1906 году реформы более логичным было стремиться к образованию индивидуальных хозяйств. Можно предположить, что стремление к общине было связано с тем, что переселенцы поселялись в чуждой им среде, притом на земле, изъятой у местного населения. В такой ситуации жизнь в общине выглядела для них более безопасной.

Однако в 1910 году «правительство выдвинуло «новый курс» в переселенческой политике. Отныне задача состояла в заселении окраин «крепким элементом», в распространении единоличных и хуторских хозяйств (в противовес общинному земледелию) для того, чтобы иметь в виде крепких кулацких хозяйств «оплот русской государственности»»[632]. Несомненно, что появлению данного «нового курса» как раз и способствовала ревизия, проводимая сенатором Паленом с 1908 года. Но это не привело к каким-либо серьёзным результатам. «К 1916 году 12 процентов земли в Казахстане относилась к хуторам и отрубам»[633]. Русская переселенческая деревня всё ещё продолжала жить общиной.

В своём отчёте Пален весьма критически относился к составу переселенцев. В частности, он указывал, что «в Семиреченской области «постепенно образовывалась значительная категория поселенцев — около 40% общего числа — которые явились сюда, забросив полученные ими в Западной Сибири казённые наделы. Помимо привычки к бродяжничеству, их тянула в благодатное Семиречье уверенность, что им удастся получить здесь даровые наделы лучшего качества и устроится при помощи новых казённых ссуд… не обращая никакого внимания на заявления администрации об отсутствии свободных земель, такие новосёлы с течением времени обустраиваются поблизости от старожилых селений, вызывают из место своего выхода знакомых и родственников, захватывают киргизские земли и настойчиво требуют от властей укрепления за ними этих земель»[634]. Это мнение также отражало позицию местной администрации в её конкуренции с переселенческим управлением.

Для последнего переселение было важно само по себе, без учёта других вопросов, включая состав переселенцев. В то время как местные чиновники использовали критику относительно качества переселенцев для частичного ограничения данного процесса, что означало и сокращение возможностей чиновников из переселенческого ведомства. Это нашло отражение в отчёте Палена: «В настоящее время регистрация сибирских выходцев по распоряжению генерал-губернатора прекращена. Такая крайняя и при этом неоснованная на действующем законе мера объяснена желанием местных властей предохранить край от заселения его отбросами сибирского переселения»[635].

Здесь стоит отметить, что позиция Палена отражала точку зрения сторонников модернизации в российской власти, частью которой было развитие на селе капиталистических отношений. Ревизия Палена происходила во время премьерства Столыпина. В своём отчёте он выражал свою позицию по вопросу развития окраин. «Свобода всякого рода промыслов, частная собственность на землю, упрощённые и удешевлённые способы перекрепления недвижимостей, льготный ипотечный кредит, пути сообщения — вот те основные условия, которые не замедлят оживить экономическую жизнь области и привлечь в неё людей предприимчивых и энергичных»[636]. Конечно, эти идеи были ориентированы в первую очередь на русских крестьян-переселенцев. Но теоретически их можно было бы также отнести и к местному населению, если речь бы шла о модернизации его образа жизни.

Понятно, что постепенное оседание казахов на землю могло бы теоретически приблизить их по статусу к русским крестьянам-переселенцам, способствовать их интеграции в новую капиталистическую реальность, которую хотели создать на азиатской окраине прогрессивные российские чиновники вроде графа Палена. Однако российская администрация изымала у местного населения в том числе уже обработанные и орошенные земель. Пален писал в связи с этим, что «земли действительно свободные могут быть обращены для нужд лишь после более или менее значительных затрат на орошение, для чего требуются время, труд и деньги. Между тем, гораздо проще и дешевле образовывать участки на землях, обработанных туземцами»[637].

Фактически изъятие уже обработанных земель препятствовало переходу местного кочевого населения к оседлости, что противоречило заявленной политике российского государства. Так, в 1908 году в Семиреченской области «чинами переселенческой партии предложено было разрушить 5100 очагов оседлости с населением более 30 тыс. человек. Такое смещение было намечено в целях получения около 250 тыс. десятин удобной земли, достаточной для обеспечения приблизительно 6.5 тыс. переселенческих хозяйств по расчёту 40 десятин на хозяйство»[638]. В данном контексте снова встаёт вопрос о приоритетах политики Российской империи в земельном вопросе. Хотя переход кочевого населения на оседлость означал изменение его статуса, что теоретически отвечало интересам российского государства, тем не менее, размещение русских крестьян-переселенцев имело для него несомненный приоритет. Ради этого государство готово было пойти на разрушение уже существующих «очагов оседлости». А это уже был вопрос иерархии отдельных групп населения в приоритетах российской политики.

По сути, в основе проблемы с крестьянским переселением в Казахстан было то обстоятельство, что к моменту начала столыпинской реформы в 1906 году казахи находились в процессе перехода к оседлому образу жизни. Они активно вели строительство постоянных домов на зимовках, а также осуществляли посевы зерновых культур. Этот процесс охватывал все большие слои казахского общества. О том, как именно происходил этот процесс хорошо описано в книге Сидельникова «Борьба за землю в Киргизской степи».

Александр Кауфман в своей работе «Переселение и колонизация», изданной в 1905 году указывал. «Главное — при поисках земель, пригодных для водворения переселенцев приходится считаться с правами и интересами туземного, киргизского населения. Рассуждая чисто-арифметически население это чрезвычайно редко, и изъятие из его пользования даже очень значительной части территорий не могло бы причинить ему заметного ущерба. Но фактически киргизы уже в большей или меньшей степени отошли уже от чисто кочевого быта; их зимовки, сенокосы и нарождающиеся запашки располагаются наиболее густо именно в самых лучших, по качеству угодий и водоснабжению местностях»[639]. Алихан Букейханов писал в 1910 году: «Киргизы осели на землю. Привычное, старое представление о них, как о вечно кочующем народе, является простым анахронизмом и свидетельствует лишь о невежестве нашей бюрократии»[640]. Уже в «в 1901 году казахи держали 13% всех посевных земель. Оседлая сельскохозяйственная жизнь была одобрена как минимум частью общества»[641].

Процесс оседания казахов на землю был распространён неравномерно по территории степи. Например, «в Актюбинском уезде 94.4% хозяйств засевают в среднем 6.16 десятин посевов, в Кустанайском 77% хозяйств (3.6 десятины в среднем), в Усть-Каменогорском 61%