Знаки, символы и коды культур Востока и Запада - Светлана Тевельевна Махлина

class="p1">«Жизнь – игра со многими правилами, но без рефери. Мы узнаем, как в нее играть, скорее наблюдая ее, нежели справляясь в какой-нибудь книге, включая Священное Писание. Поэтому неудивительно, что столь многие играют нечестно, столь немногие выигрывают, столь многие проигрывают» – так начал свою «Речь на стадионе» перед выпускниками Мичиганского университета в Анн Арборе в 1988 году Иосиф Бродский. Действительно, жизнь во многом похожа на игру. Однако я всегда старалась в ней играть честно. Так случилось, что в детстве мне не приходилось лгать – и я этому не выучилась. Иногда все же приходится жалеть, что нет мастерства в этом плане – жизнь часто ставит в такие условия, что умение сказать неправду – спасительно. Что же касается выигрышей и проигрышей – очень сложно в каждый конкретный момент понять – выигрыш или проигрыш означает то или иное событие. Очень часто оказывается, что то, что ты считал проигрышем – величайшее счастье – и наоборот.

Я заметила парадоксальное явление – все победы и неудачи почему-то совпадают с положением в стране и мире. Но в любой игре – важна удача. А мне во многом повезло. Повезло с родителями. Они были очень хорошими, талантливыми людьми, мужественными и стойкими в любых житейских бурях, но с очень сложной судьбой. И очень меня любили. Их любовь меня всегда спасала в самые мои трудные и горькие минуты, даже тогда, когда они ушли. Мне повезло с мужем, который был мне не просто мужем, но соавтором, творческим вдохновителем и учителем. Повезло с дочерью, с детских лет и до сих пор являющейся для меня примером серьезности и глубокомыслия, смелости самостоятельности суждений, целеустремленности, воли и безмерной доброты.

Обычно по отношению к женщинам стараются не говорить о годах. И правильно делают. Но я, видимо из-за войны, всегда стремилась к самостоятельному образу жизни и никогда не скрывала свой возраст. Я родилась 16 апреля 1941 года за два месяца до Великой Отечественной войны в городе Кишиневе. От радости папа привел под окошко роддома в день моего рождения оркестр, в котором играл. А потом, когда началась война, отец по работе (а работал он на железной дороге – его организация называлась Молджелдорурс, и по этому поводу в семье много раз иронизировали) был эвакуирован под Челябинск. Мама со мной окольными путями добиралась до него. С началом побед Советской армии железнодорожники шли вслед за нашими войсками, очищавшими землю от захватчиков, и чинили железнодорожные пути. И нередко попадали под бомбежки. Так что бомбежки я помню. Как только освободили Кишинев, мы в него вернулись. Я выучилась читать по надписям на домах: «Проверено – мин нет. Проверил лейтенант (или какой-то иной чин) и затем фамилия».

Отдали меня учиться в специальную музыкальную школу при консерватории в 1948 году. Так как у нас не было инструмента, в школе мне выдали на дом фортепиано. Но надо было платить за его амортизацию. В те времена за хорошую учебу нам платили стипендию с первого класса. Мне необходимо было учиться хорошо, чтобы получать стипендию. Моих стипендиальных денег хватало не только на плату за инструмент, но, в то время для меня – самое важное и первичное, – за облигации государственного займа, чем я очень гордилась. Так с первого класса жизнь научила меня очень серьезно относиться к учебе, делу, которым занимаюсь. Когда я окончила школу в 1959 году (у нас школа тогда была 11-летней), по полученным отметкам меня вынуждены были представить к серебряной медали. Но в тот год вышло постановление, что если в годовых отметках есть «4», то медаль не выдается. А у меня как раз по математике годовая оценка, не входившая в аттестат (экзамен же был сдан на «отлично»), была «4». И школа послала ходатайство в ГОРОНО для выдачи мне медали, так как, писалось в этом прошении, по всем музыкальным предметам у меня всегда были отличные оценки, что было правдой. Для поступления в консерваторию вместо аттестата мне выдали бумажку, на которой было написано, что я представлена к медали. Так я поступила в консерваторию в класс фортепиано без аттестата. Потом моя учительница по музыке, Татьяна Александровна Войцеховская принесла мне аттестат из ГОРОНО, сказав, что там спросили: «А мама ученицы учительница? Нет? Тогда зачем ей давать медаль?». Я оскорбилась и в консерваторию аттестат не вернула. А через год поехала в ленинградский Институт живописи, скульптуры, архитектуры им. И.Е. Репина, куда подала свой аттестат вместе с необходимыми документами для поступления.

(Учиться и жить в Ленинграде – это ли не счастье?). Естественно, консерваторию я не собиралась бросать. Поэтому оставалось поступить на заочное отделение. Для этого я пошла работать. Конкурс был большой – 9 человек на место, но конкурс удалось выдержать. Так я стала работать и учиться в двух институтах, что по тем временам было противозаконно. Вскоре консерваторию реорганизовали в Институт искусств им. Г. Музыческу и закончила я в 1965 году уже не консерваторию, хотя поступала в нее. Распределили меня на работу в свой же Институт искусств, (во всяком случае, именно такое распределение я подписала), но в начале учебного года оказалось, что почему-то в мое отсутствие было перераспределение и я направлена на работу в музыкальное училище им. Ш. Няги. А это означало для меня, что научная работа, которая влекла меня еще со школьных лет, будет лишь моим личным делом. И я стала усиленно готовиться в аспирантуру по эстетике при Ленинградской ордена Ленина государственной консерватории. В Ленинград мне все равно надо было ехать, так как предстояло еще заканчивать учебу в ленинградском Институте им. Репина.

Опять конкурс, опять удача – меня приняли. Предполагалось, что моим научным руководителем будет Авраам Израилевич Новиков. И все знающие люди меня поздравляли – с таким научным руководителем кандидатская диссертация обязательно будет написана и защищена. Действительно, Авраам Израилевич был красив, добр, излучал своими жгучими черными глазами всепонимание и мудрость. Могла ли я предположить, что через много лет этот «небожитель» для меня, растерянной и неуверенной в себе аспирантке, предложит мне написать совместно книгу? Опять, как это часто со мной случалось, когда я приехала к началу нового учебного года в 1966 году, оказалось, что мои ожидания не оправдались.

По каким-то неведомым мне причинам, научным руководителем оказался Арнольд Наумович Сохор, молодой доктор наук, только что защитившийся. Предполагавшаяся неудача обернулась большим везением. Арнольд Наумович был замечательным педагогом, учившим не только потому, что этому обязывало положение научного руководителя, но и собственным примером. Он