Знаки, символы и коды культур Востока и Запада - Светлана Тевельевна Махлина

много работал в Публичной библиотеке. Я всегда могла там с ним посоветоваться, если возникали какие-то проблемы. Были у нас занятия в консерватории, и он разрешал ходить к нему на лекции, которые были для меня очень важными и во многом предопределили мою собственную преподавательскую деятельность. Нередко на занятия с ним мы – мой соученик Йонас Бруверис – сегодня известный литовский ученый и я – приходили в Институт театра, музыки и кинематографии, где А.Н. Сохор заведовал сектором. Часто мы с Йонасом встречались с Арнольдом Наумовичем в Доме композиторов, где Сохор был членом Правления, заведующим секцией музыковедов. Все эти должности он совмещал, полностью отдаваясь каждой и честно выполняя необходимые обязательства. Это было очень поучительно. Приглашал он и домой – не только на занятия, но и на свои дни рождения. У него была замечательная жена – Валентина Артемьевна, которая всегда нас, аспирантов, вкусно кормила и была настолько радушна, что первое смущение очень быстро прошло, и мы приходили к ним как в родной дом.

Арнольд Наумович послал меня слушать лекции Моисея Самойловича Кагана. В те годы на лекции к нему в университет стекались слушатели со всего города. Я старалась не пропустить ни слова. Все было ново и так ярко, увлекательно. Я была примерной слушательницей и усердно записывала все. Многое в его лекциях еще не было опубликовано и это всегда было свежо и очень логично и четко выстроено. Восхищало, что Каган умел вовремя поставить точку на последнем предложении, точно уложившись во время, всегда помнил, на чем остановился на прошлом занятии. Мастерство лектора было завидным и недосягаемым.

Три года аспирантуры пролетели быстро. К этому времени я закончила в 1969 году и Институт Репина. Мне это очень помогло с работой. Опять меня ждало распределение. Меня распределили в Петрозаводский филиал Ленинградской консерватории, где я читала лекции не только по эстетике, но и по истории искусств. Мой муж и дочка поехали вместе со мной. Там мне как молодому специалисту дали квартиру. Жизнь складывалась прекрасно. Были там замечательные ученые, музыканты. Город красивый и культурный. Но оказалось, что ностальгия – это страшная болезнь. Муж мой просто бредил Ленинградом. Любя меня, он, конечно, согласился ехать со мной. Но видеть его страдания вне своего родного Ленинграда, где дождь – дождик, где промозглая погода – такая умиротворяющая и приятная, по его мироощущению – было невыносимо. И через три года, в 1972 году мы вернулись в Ленинград.

К окончанию аспирантуры я закончила работу над диссертацией. Но я не хотела быть кандидатом искусствоведения, а претендовала на степень кандидата философских наук. Таким образом, как мне тогда представлялось, я могла соединить свои знания по музыке и изобразительному искусству. Это было в диковинку. Защищаться надо было в Ленинградском Государственном университете им. А.А. Жданова. Но такой переход – готовить философскую диссертацию в консерватории представлялся нелепым. Да и в консерватории мою работу посчитали ревизионистской. Семиотический анализ оказался к тому времени уже не в чести, а он был доминирующим в моей работе, а использование работ А. Зиновьева по логике, хотя именно в те годы он стал известен своими художественными произведениями, один из рецензентов назвал «хламом науки». Долго не хотели принимать у меня документы в университете. Пришлось выполнять все новые и невообразимые требования, чтобы работу приняли на рассмотрение. Препоны были со стороны работников аспирантуры, разного рода девочек, секретарей, которые могли себе позволить человека чужого (а я для университета была чужой) выгнать, бросить диссертацию на пол и всячески унижать.

Но когда работа попала на кафедру этики и эстетики, все пошло как по маслу. Тут уже смотрели ее ученые, преподаватели, читали с интересом и, в конце концов, в 1974 году я защитилась, по искомой мною степени кандидата философских наук. Это была большая победа благодаря моему терпению и упорству. Однако сложности продолжались.

В Ленинграде оба мы – и муж, и я оказались без работы. Ох, и трудная это была работа – искать работу. Конечно, места для работы были. Но как только брали в руки личный листок по учету кадров, где пункт пятый был в то время тяжелым испытанием, находились причины, часто нелепые, чтобы от наших услуг отказаться. В одном месте прямо сказали: «Кадры для Израиля не готовим», в другом – «То, что вы окончили два института, вас не красит, а лишь говорит о нецелеустремленности», «Вот если бы Вы не были кандидатом наук, мы могли бы взять Вас на работу» и т. п. Так долго я мыкалась, на часах преподавая эстетику то в Лесотехнической Академии, то в Сельскохозяйственном институте в г. Пушкине. Везде работали приятные люди, но пойти против тех правил, установившихся в стране, никто не мог. С тех пор познакомилась и осталась в добрых отношениях с Сергеем Михайловичем Некрасовым, теперь известным доктором наук, профессором, директором музея-квартиры Пушкина. Было много серьезных ученых, замечательных коллег, которые поддерживали и помогали преодолеть трудности.

И вот однажды я встретила на улице Авраама Израилевича Новикова. Тогда он был заведующим кафедрой философии в Институте культуры им. Н.К. Крупской. «Не знаете ли, где требуется преподаватель по эстетике?», – спросила я у него. «Мне на кафедре нужен преподаватель, но Вы ведь понимаете, как это сложно взять Вас на работу, тем более мне». В тот же вечер к нам в гости пришел друг мужа Святослав Петрович Кузнецов, как мы его всегда называли – Славочка. Оказалось, что он – председатель ГЭК в этом Институте культуры. Он привел меня к ректору – Евгению Яковлевичу Зазерскому, – и тот принял меня на работу на кафедру к А.И. Новикову. Это был смелый поступок по тем временам. И я навсегда ему благодарна. Обретение работы сразу сделало мою жизнь стабильной и спокойной. Случилось это в 1975 году.

Многому научилась я на кафедре. В первую очередь – дисциплине. Часто у нас были кафедральные прослушивания лекций преподавателей. И так как все читали хорошо, приходилось быть на их уровне. Но, конечно, сравниться с лекциями А.И. Новикова не мог никто. Он давал понять, чего надо добиваться в своей работе. Не упускалась из виду и научная работа. Все старались писать статьи, методические пособия. И мне не хотелось отставать от других. Но все проходит.

На кафедре была секция этики и эстетики. В ней работали В.Д. Лелеко, И.К. Москвина, Е.С Протанская, Н.Н. Суворов и я. Елена Сергеевна Протанская стала зав. кафедрой педагогики и психологии. Все остальные – читавшие эстетику, были переведены на кафедру теории