250 дней в царской Ставке. Дневники штабс-капитана и военного цензора, приближенного к высшим государственным и военным чинам - Михаил Константинович Лемке

вообще провинциальными изданиями, выходящими вне театра военных действий, цензура коих находится также в ведении соответствующих местных комиссий, наблюдение за деятельностью каковых возложено на туже Главную военно-цензурную комиссию[34]. Поэтому отмечаемая запиской разница отнюдь не должна быть отнесена к недостатку существующих правил, но является лишь результатом недостатка руководства со стороны Главной военно-цензурной комиссии и неправильности действий органов местной цензуры на практике.

В начале войны с соблюдением правил, установленных ст. 1 отд. II закона 5 июля 1912 г. и ст. II высочайшего указа Правительствующему сенату от 20 июля 1914 г., был объявлен упомянутый выше „Перечень“. Этот „Перечень“ должен являться руководящим для всех органов цензуры и печати, как на театре военных действий, так и вне такового[35], поэтому казалось бы, что при правильном его применении не могло бы быть нареканий на то, что стеснения, обусловливаемые военной цензурой, являются различными для тех или иных районов.

В отношении самого „Перечня“ следует заметить, что, если бы он признавался не вполне отвечающим своему назначению, то возможность пересмотра его существующими законоположениями не исключена.

Отмеченные в записке недовольство публики и нарекания на военную цензуру, поскольку это явление касается самого закона, следует признать, ввиду изложенного, неосновательными и являющимся, вернее, следствием неправильного применения закона, происходящего от недостаточного знакомства органов местной цензуры и печати с Временным положением о военной цензуре и объемом требований, изложенных в „Перечне“, долженствующем действовать одинаково во всей империи, а также, по-видимому, от недостатка руководства со стороны Главной военно-цензурной комиссии.

Хотя статья 11 Временного положения о военной цензуре и предоставляет военному министру издавать подробные правила по применению Положения, а значит, и вносить некоторые дополнения и изменения в упомянутый выше „Перечень“, но очевидно, что таковые изменения могут быть только частичными и, во всяком случае, не могут быть введены в действие без согласия министра внутренних дел.

С этой точки зрения представляется совершенно неясным, каким образом мог произойти факт, что такие вопросы, как вопрос автономии Польши и Армении и о необходимости полного еврейского равноправия, а также содержание секретной записки главноуправляющего земледелием и землеустройством о земельном фонде, как то упомянуто в „записке“, приложенной к письму вашему, вошли в область рассмотрения военной цензуры, тогда как эти вопросы всецело относятся к области внутренней политики и имеют лишь самое косвенное отношение к военным действиям, охрана коих от нескромных глаз только и должна составлять предмет военной цензуры.

Что касается театра военных действий, то, действительно, статьей 11 Положения установлена некоторая свобода по изданию разъяснений к Положению, предоставленная главнокомандующим и командующим отдельными армиями в отношении подчиненных им местностей, но такой порядок вызывается существом дела, и от этого нельзя отказаться ни вообще, ни в смысле переноса этого права на Верховного главнокомандующего или иное лицо, ввиду различия условий, в коих могут находиться те или иные части театра военных действий и необходимости нередко в принятии срочного решения.

Несогласованность действий военных и гражданских цензоров, о каковой упоминается в письме вашего сиятельства и приложенной к нему записке, можно с уверенностью сказать, происходит не столько от недостатков Положения о военной цензуре, сколько от личного состава органов ее, и, может быть, как то уже отмечено выше, от отсутствия руководства и надлежащих указаний по применению этого Положения со стороны председателей военно-цензурной комиссий.

Как было уже упомянуто, ст. 11 Положения о военной цензуре предоставлено военному министру, по соглашению с министрами внутренних дел и морским, издавать подробные правила по применению Положения, ввиду чего, казалось бы, подобной мерой можно было бы отчасти исправить эти недостатки и достигнуть большей согласованности в действиях военных и гражданских цензоров вне театра военных действий.

Что касается того же вопроса относительно театра военных действий, то особенные условия военной цензуры в этом районе естественно приводят к тому, что цензура на театре военных действий должна находиться главным образом в ведении военных цензоров и руководиться исключительно указаниями штабов главнокомандующих и командующих отдельными армиями (ввиду различия условий, в коих могут находиться отдельные части этого театра), получающих лишь в необходимых случаях соответствующие объединяющие разъяснения от штаба Верховного главнокомандующего.

Явление, отмеченное запиской и касающееся того обстоятельства, что военная цензура в тех местностях, где имеются установления по делам печати, держит себя от этих установлений и должностных лиц по печати совершенно особняком, не привлекая их к совместной работе, казалось бы, не могло бы иметь место при правильном применении Временного положения о военной цензуре, так как, согласно ст. 16 и 18 Положения, как в Главную, так и в местные военно-цензурные комиссии обязательно назначается по три члена от ведомства внутренних дел, а ст. 21 предоставляется министру внутренних дел командировать, где это необходимо для надобностей военной цензуры, в соответствующие комиссии должностных лиц Главного управления по делам печати; к сему же следует добавить, что, согласно указанию ст. 20 Положения о военной цензуре, хотя в необходимых случаях к исполнению обязанностей военных цензоров вне театра военных действий привлекаются офицеры действительной службы, но вообще обязанности военных цензоров возлагаются на местных должностных лиц, наблюдающих за печатью, и чинов местных почтово-телеграфных учреждений. Если бы Министерство внутренних дел могло еще более широко прийти на помощь военной цензуре, то надо думать, что со стороны Военного министерства таковые меры могли встретить только признательность.

Следует, однако, иметь в виду, что упомянутые должностные лица, обладая большой подготовкой и опытностью в вопросах общего наблюдения за печатью, могут явиться мало подготовленными к исполнению обязанностей военных цензоров, требующих специальных знаний, каковая причина и послужила главным основанием к тому, что наблюдение за военной цензурой Временным положением возложено на органы Военного министерства».

При всем нежелании прерывать письмо генерала Янушкевича я должен дать разъяснение по приведенным им соображениям, чтобы читатель лучше ориентировался в сути дела.

Вопрос о взаимоотношениях военного ведомства с ведающим цензурой мирного времени Министерством внутренних дел освещен князем Щербатовым и Янушкевичем не полно, запутанно и неверно. Эта сторона наименее разработана во Временном положении и требовала со стороны руководителей обоих ведомств – Маклакова и Сухомлинова – с первого дня войны установления большей точности и ясности. Но Маклакову они не были нужны, потому что именно отсутствие точности и ясности было почвой для захвата им видной роли в деле военной цензуры, а гусар Сухомлинов вообще не склонен был задумываться над такими вопросами, не имея для этого ни охоты, ни подготовки. Между тем вдумчивый и добросовестный анализ ст. 15–22 Временного положения привел бы Маклакова, а за ним и князя Щербатова к убеждению, что руки министра внутренних дел должны были